Русская партия в нерусской стране
Когда русская армия только вступала во Львов, у местных жителей взяли шестнадцать заложников: надо было обеспечить безопасность русских войск. Предосторожность была не лишней – в городах Галиции русских уже, случалось, обстреливали. Заложников взяли от каждой из четырех общин, населявших город: от поляков, евреев, русинов-украинцев и русинов-москвофилов. Украинцев (мазепинцев) русские власти считали своими врагами, евреев подозревали в измене, поляков тщетно пытались привлечь на свою сторону и только москвофилов считали безусловно своими. И сами москвофилы думали, будто настал их звездный час.
История москвофилов началась еще в первой половине XIX века. В далеком 1849 году славная русская армия отправилась спасать Австрийскую империю от венгерской революции. В Галиции ее встречали восторженно. Многие русины впервые увидели солдат и офицеров, которые говорили на сравнительно близком языке, куда ближе венгерского или немецкого. Славяне, но не ненавистные поляки, а совсем другие. Дисциплинированные и доброжелательные к братьям-русинам, так похожим на малороссиян: «по-нашему говорят» и «по-нашему молятся»
[257], – восхищались они. Солдаты (видимо, малороссийского происхождения) пели тогда «Ехал козак за Дунай»
[258]. Жители подхватывали за ними украинскую песню.
Во Львове русских тогда приветствовали цветами. Участниками этого похода были, между прочим, Яков Головня и Владимир Быков, будущие мужья сестер Н.В.Гоголя, Ольги и Елизаветы.
В Закарпатской Руси, что почти девятьсот лет жила под властью венгров, русских встречали еще сердечнее: «Я не могу описать чувство восторга, которое возникло при виде первого казака на улице Прешова. Я плясал и плакал от радости»
[259], – вспоминал карпаторусский москвофил, историк и писатель Александр Духнович.
Поход 1849-го напомнил десяткам тысяч русинов-украинцев, что есть у них могучий сосед, богатый и сильный родич, который защитит и от помещика-поляка, и от ростовщика-еврея, и даже от австрийского чиновника. Так возникло в Галиции русофильское движение, ставшее надолго заметной силой и в политике, и в культурной жизни Галиции.
С 1848-го по 1851 год во Львове работала Головна руська рада (Верховный русский совет), настроенная весьма русофильски. Вплоть до 1880-х русофилы преобладали и в русинской фракции сейма Галиции.
Галицкие русофилы считали, будто русины, как и малороссияне с Большой Украины, составляют всего лишь часть единого русского народа. Есть великороссы, есть малороссы, белорусы, а есть червонорусы – галичане. Тем более в Галиции даже к началу XX века народ все еще нередко называл себя не украинцами, а именно русинами.
Русский язык галицкие русофилы называли «общерусским» и старались его пропагандировать. Однако именно в вопросе о языке москвофилы совершили фатальную ошибку, которая и предопределила их поражение.
Русофилы категорически отказались развивать литературу на народном (украинском) языке, сочтя его неподходящим для задач высокой культуры. Замечательный львовский историк и член-корреспондент Петербургской Академии наук Денис Иванович Зубрицкий называл украинскую мову «языком пастухов», «местечковым наречием галицкой черни», на котором культурные люди не станут писать сочинения по истории: «Историю пишут для просвещенного класса. Простолюдинам хватит молитвенника, катехизиса и Псалтыри»
[260].
Одно время русофилы пытались создать собственный литературный язык на основе церковнославянского, дополнив его русскими и «народными» (украинскими) словами. «Язычье», как вскоре окрестили противники это галицийское эсперанто, не могло прижиться в народе.
Правда, на «язычье» писали пьесы и даже стихи, искусственные и неуклюжие. Москвофилы клялись в любви к языку Пушкина и Гоголя, но их сочинения напоминают вирши, что слагали в России еще до Ломоносова, а быть может, и до Тредиаковского.
Для того чтобы читатель мог представить, что такое «язычье», процитирую отрывок из самого знаменитого стихотворения на этом языке. Его автор – уже известный нам Александр Духнович. Эти стихи считались гимном русинов-москвофилов.
Я Русинъ былъ, есмь, и буду,
Я родился Русиномъ,
Честный мой родъ не забуду,
Останусь его сыномъ;
Русинъ былъ мой отецъ, мати,
Русская вся родина,
Русины сестры, и браты
И широка дружина;
Великій мой родъ, и главный,
Міру есть современнiй,
Духомъ и силою славный,
Всѣмъ народамъ пріемный.
Я свѣтъ узрѣлъ подъ Бескидомъ,
Первый воздухъ русскій ссалъ,
И кормился русскимъ хлѣбомъ,
Русинъ мене колысалъ.
Это написано в 1850 году, когда русские и украинцы уже прочитали «Евгения Онегина», «Руслана и Людмилу», «Героя нашего времени», «Мертвые души», «Кобзаря» и «Гайдамаков». Немудрено, что в соревновании с народным языком, живым, легким, певучим, «галицко-русский» очень быстро проиграл.
Неудачной оказалась и попытка перейти на литературный русский. Москвофилы старались пропагандировать русский язык, обучать ему галицийских селян. Издавали книги (в том числе и учебники) на русском, даже открывали сельские библиотеки, читальни. Но селянам некогда и незачем было учить чужой язык. Простые галичане в большинстве своем не собирались переселяться в Москву или Петербург, а говорить у себя в селе на чужом языке не имело смысла. Селянину гораздо легче было выучить свою родную украинскую грамоту и читать книжки на родном языке, усвоенном еще с колыбельных песен матери, с рассказов отца и деда.
Еще на заре галицкого русофильства, в 1861 году, дальновидный и трезвомыслящий Николай Чернышевский недоумевал, читая львовскую газету «Слово»: «Это язык, которым говорят в Москве и Нижнем Новгороде, а не в Киеве или Львове. <…> Зачем же говорить о племенном единстве ломаным языком, каким никто не пишет нигде, кроме Львова? Наши малороссы уже выработали себе литературный язык несравненно лучший: зачем отделяться от них?»
[261]
Поражение москвофилов было предопределено. Перед войной у русофильского общества имени Михаила Качковского было всего 300 читален – украинская «Просвита» имела почти в десять раз больше (2944)
[262].
