24 апреля 1730 года в театре в Хеймаркете была поставлена «Трагедия трагедий, или Жизнь и смерть Мальчика – с – Пальчик Великого». Политическая сатира Филдинга здесь ещё довольно груба, она заметна уже в представлении действующих лиц:
«Лорд Гризл – весьма озабоченный свободами королевских подданных…
Фудл – придворный, которого обошли местом и поэтому принадлежащий к партии, которая не господствует»
604.
Вместе с тем, сам замысел произведения содержал зерно всей дальнейшей драматургии Филдинга. Кто такой Мальчик – с – Пальчик Великий, знаменитый победитель великанов, которого в итоге слизала языком бурая корова? Пьеса построена на приёме, переворачивавшем каноны классицизма и предающим осмеянию опошленное понятие величия.
В конце театрального сезона 1729 / 1730 г. была поставлена комедия «Политик из кофейни, или Судья в собственной ловушке», уже более сложная по сюжету. Интрига в ней построена на столкновении интересов трёх персонажей: судьи, его жены и политика. Политик – невежественный, властолюбивый и жадный человек. Чтобы оставаться в курсе дел, он вынужден прочитывать по сорок – пятьдесят газет ежедневно. Их содержание, как правило, довольно бессмысленно: «Берлин, 20 января. Ежедневно до нас доходят неясные слухи о неких мерах, принимаемых неким северным монархом. Нельзя, однако, с уверенностью сказать, ни кто этот монарх, ни какие меры он принимает; тем не менее, мы абсолютно уверены, что с течением времени все эти вопросы выяснятся»
605. Будучи занятый сверх меры, политик даже не желает прервать чтение, узнав, что его дочь арестована в кабаке вместе с любовником. Подобное отношение он оправдывает искажённой парафразой из Сенеки, что управлять женщиной труднее, чем двадцатью государствами.
Образ коррумпированного судьи (у которого имелся реальный прототип – полковник Фрэнсис Чартерис) довольно типичен для Филдинга, но выражен в комедии наиболее рельефно. Судья с говорящей фамилией Скуизем (squeeze – «выжимать») покровительствует публичным домам, подкупает присяжных, состоит в доле с ворами. Его жизненная философия выражена в следующем высказывании: кто хочет нажить себе состояние, должен бояться скамьи подсудимых не больше, чем воин – сражения. Уверенный, что «распутство имеет свою систему, как и закон», судья выступает в роли «сборщика таможенных пошлин греха». Вообще, иметь дело с социальным «отребьем» ему удобнее, поскольку жаловаться последним некуда и запугать их проще. Между тем, Скуизем находится под каблуком у своей жены, которая ненавидит его, изменяет ему, шантажирует и грозится сдать властям.
Судья – не просто социальный тип, а центр художественной реальности пьесы. Он – своего рода философ, изрекающий премудрости мира. Законы, согласно его авторитетному мнению, походят на заставы, установленные для тех, кто ходит пешком, а не ездит в собственной карете. Сами же законодатели и блюстители законов должны освобождаться от них, как актёры и писатели – от платы за вход в театр. Наконец, «если вы не имеете возможности платить за свои проступки, как богач, вы должны отвечать за них, как бедняк!»
606 Здесь проблема законов для Филдинга – не в том, что они нарушаются, а в том, что созданы подлецами для реализации их же подлых целей.
В конце 1730 г. вышел «Авторский фарс с кукольным представлением под названием "столичные потехи"». Работа представляла собой «пьесу в пьесе», т.е. высмеивала актёров и их персонажей: социальные типы и реальные лица. В пьесе выводятся: политик, по словам автора, позорящий нацию и век; прикормленные писаки вигского министра Р. Уолпола; директор акционерного общества, пытающийся обставить чёрта; призраки людей, которым проломили головы на выборах; комедиант, который даже Шекспира переделывал под лондонские вкусы. Последним, кстати, в действительности занимался известный постановщик К. Сиббер. Осуждается лицемерная апелляция политиков к британским свободам, нищета поэтов, роскошь лордов, манипуляции судей с законами, безграмотность врачей (на которую списывается лондонская чума 1665 – 1666 гг.). Красочно пародируется и партийная полемика:
«Панч. [Петрушка – М.К.] …Сейчас мы откроем диспут…
Я есьм магглтонец.
Оратор. А я нет.
Панч. Тогда мы с тобой разных убеждений.
Оратор. Я знаю – ты и всё твоё племя готовы сжить меня со свету! Но я не перестану опровергать твоё учение, как делал это доныне. Пока я способен дышать, вы будете слышать мой голос»
607.
В то же время пьеса сравнивается с векселем, который ничего не стóит, если не обеспечен деньгами. А нравственное суждение понимается как неотъемлемый атрибут пьесы наряду с убийством и привидением. Здесь кукольный персонаж Панч также заявляет о желании пойти в «великие люди», поскольку им не нужны знания и таланты. Присутствует и метафора золота как магической силы, превращающей людей в подлецов и глупцов
608.
В «Лотерее», представленной на сцене 1 января 1731 г., автор поднимает традиционно просветительскую тему – воспитание леди. Одна молодая дама, «совсем зелёненькая и, вероятно, только что получившая состояние», принимает участие в лотерее с целью выиграть большой куш. Своими планами она делится со служанкой: «Перво – наперво, Дженни, я куплю один из лучших домов в городе и обставлю его. Потом обзаведусь каретой с шестернёй и найму шесть рослых красавцев лакеев. Потом накуплю столько бриллиантов, сколько надеть возможно. И каких только платьев у меня не будет! За ними я пошлю сегодня же. А что останется, распределю между хозяйством и развлечениями – картами там, играми, маскарадами»
609. В Лондоне же дама собиралась посмотреть «все диковинки»: Тауэр, зверинец, Бедлам, оперу, королевский двор.
Тема женского воспитания поднимается драматургом и в фарсе «Урок отцу, или Дочка без притворства», представленном в начале 1735 г. Светские дамы в нем по – прежнему остаются озабоченными модой, ездят на ридотто (представления с музыкой и танцами), маскарады, ко двору, на пьесы. Героиня пьесы на второй месяц после свадьбы сбегает с неким лордом. «Теперь мне и говорить тошно с тем, кто не "светлость"» – выражает она своё кредо
610.
