«Какие строфы, Муза, мне нужны,
Чтобы воспеть безумие войны,
Смятенье войск, тревожный барабан
И стоны тех, кто изнемог от ран,
Подавленные яростным «ура»,
И в чистой синеве полет ядра,
И битвы надвигающийся шквал,
Где Мальборо великий доказал,
Что можно в бегство обратить народ,
Но полководец с места не сойдет!
Среди волненья, стонов и молитв
Он свысока взирал на ужас битв,
И взор его был светел, примирен.
Он выручал разбитый эскадрон,
На подкрепленье высылал отряд
И отступивших возвращал назад.
Так, помня Вседержателя указ,
Верховный ангел наказует нас
(Так было в дни, когда гроза и мгла
На бледную Британию сошла).
Объятый вихрем, он летит вперед,
И молниям сродни его полет»
251.
Подобное сравнение главнокомандующего армии герцога Мальборо с ангелом, по признанию Теккерея, было объявлено «величайшим из всех, какие когда – либо создавала поэзия». Годольфина поэма привела в полный восторг, и он незамедлительно отблагодарил ее автора. Аддисон получил хорошо оплачиваемую должность уполномоченного парламентской комиссии по рассмотрению апелляций, которую до него занимал Джон Локк. Спустя год он становится помощником государственного секретаря вначале у сэра К. Хиджеса, а затем у графа Сандерленда. А когда на парламентских выборах 1708 г. виги усилили свои позиции в палате общин, лорд Сомерс стал во главе Тайного Совета, а лорд Уортон – наместником Ирландии, то Аддисона назначили к последнему главным секретарем. Одновременно он был избран в парламент от графства Мэллосбери.
Надо признать, что парламентская деятельность Аддисона вряд ли была удачной. Маколей отмечал: природная стеснительность и застенчивость Аддисона «делала бесполезными его ум и красноречие во время дебатов. Однажды он взял слово, но так и не смог преодолеть свое смущение и после этого никогда не выступал». Однако неудачная карьера парламентария не помешала Аддисону занять ряд высоких постов в государственном управлении, поскольку в политике, подчеркивал Маколей, «перо было в те времена более значительным двигателем, чем язык»
252.
Политическая и административная деятельность Аддисона не препятствовала его литературным занятиям. В 1705 г. он опубликовал «Заметки о различных частях Италии», помог своему преданному другу Ричарду Стилю в редактировании его комедии «Нежный муж», написал либретто к опере «Розамунда», которую посвятил супруге главнокомандующего герцогине Мальборо. Опера была поставлена 4 марта 1707 г., однако успеха не имела, была прохладно встречена публикой и после двух – трех представлений снята с репертуара. Маколей считал, что либретто «Розамунды» было «великолепным», а неуспех оперы объяснялся скорее плохой музыкой, нежели стихами. Ученый оказался прав: спустя несколько лет, уже после смерти Аддисона пьеса вновь была поставлена, но теперь уже на музыку доктора Арна, и приобрела шумный успех у публики, надолго заняв в репертуаре театра прочное место.
Назначенный на должность главного секретаря наместника Ирландии, Аддисон вместе со своим патроном отбыл в Дублин. Эта должность приносила поэту значительный годовой доход, что заметно поправило его материальное положение. Вместе с тем работа у Уортона не приносила Аддисону морального удовлетворения. Уортон и Аддисон были людьми совершенно разными по характеру. По словам Маколея, их «не связывало ничего, кроме приверженности к вигизму». В противоположность грубому и развязному Уортону, который был не прочь поживиться за счет ирландской казны, Аддисон сумел заслужить достойное уважение и дружбу многих видных жителей Дублина, которые летом 1709 г. пожелали избрать его депутатом от бурга Кевен в свой парламент.
В Ирландии упрочились дружеские отношения Аддисона с проживавшим там в то время Свифтом. Знакомство двух литераторов состоялось вскоре после того, как поэма «Поход» выдвинула Аддисона в ряды вигских поэтов. Свифт восхищался Аддисоном, утверждал, что не знал более честного человека в мире, чем он. В письме ирландскому архиепископу Кингу Свифт писал: «Мистер Аддисон, который назначен нашим первым секретарем, является прекраснейшим из людей и моим близким другом, к замечаниям которого о людях и различных предметах я отношусь с особым доверием». Когда же Аддисон возвратился в Англию, то Свифт написал ему: «Я уверен, какое бы правительство ни пришло к власти, любой парламент охотно примет вас в свои ряды; тори согласны с вигами, которые прекрасно отзываются о вас. Короче говоря, если вы возвратитесь к нам опять, оставшись не у дел в Англии, – с долей иронии заканчивал письмо Свифт, – то мы соберем армию и сделаем вас королем Ирландии»
253.
Со своей стороны, Аддисон также с большой теплотой относился к Свифту. На титульном листе книги «Заметки о различных частях Италии», подаренной Свифту, Аддисон написал: «Самому приятному собеседнику, верному другу и величайшему гению своего времени». В письмах к Свифту Аддисон утверждал, что получает громадное удовольствие от бесед с писателем. «Уверяю Вас, – писал он Свифту 3 июня 1710 г., – что люблю Ваше общество и ценю Ваш разговор более других людей». «Умоляю дорогого доктора Свифта, – читаем в другом письме, – продолжить свою дружбу с тем, кто так любит и уважает Вас»
254. Казалось, ничто не могло нарушить теплых и сердечных отношений двух известных литераторов Англии, однако их дружба вскоре расстроилась. Виной тому оказались их политические разногласия.
Аддисон все теснее сближался с вигами. Высокие, хорошо оплачиваемые должности, прекрасный вояж по Европе, субсидированный вигскими министрами, требовали ответных услуг. Настала пора от обещаний, данных в свое время лордам Сомерсу и Сомерсету, перейти к делу. И Аддисон принялся за работу. Один из друзей Аддисона известный поэт Александр Поп свидетельствовал: «Аддисон писал очень быстро, но иногда он долго и скрупулезно вносил поправки. Он показывал свои стихи нескольким друзьям и изменял почти все, что кто –либо из них находил неудачным. Мне кажется, он был очень неуверен в себе и слишком заботился о своей поэтической репутации; или, как он выражался, слишком чувствителен к похвалам такого рода, какие видит Бог, весьма мало значат…Обычно он работал все утро, потом встречался с членами своей партии у Баттона; обедал с ними и проводил там часов пять – шесть, а иногда оставался до поздней ночи. Я бывал в их обществе около года, но для меня все это было слишком, это вредило моему здоровью (вероятно, поэт имел ввиду обильные возлияния, которыми сопровождались подобные встречи членов партии – Т.Л.), и я прекратил свои посещения»
255.
