Аддисон пытался показать, как выглядит идеальный брак, к которому должна стремиться каждая женщина. Одна из героинь его статьи Аврелия – женщина «весьма родовитая, находит усладу в сельском уединении». Она проводит немало времени, гуляя в саду или в поле. Муж является ее ближайшим другом. Он разделяет с ней одиночество, а также влюблен в Аврелию, как и в первые дни совместной жизни. Оба супруга здравомыслящие, добродетельные, уважают друг друга. «Жизнь их столь упорядочена, молитва, трапеза, труд и развлечения чередуются столь разумно, что семья эта кажется маленьким государством». Супруги часто бывают в гостях, наезжают в Лондон, «где скорей устают, чем наслаждаются, так что с большим облегчением обращаются вновь к сельской жизни». Благодаря всему этому, заключал журналист, «они счастливы друг с другом, дети любят их, слуги – почитают, и все, кто с ними знаком, завидуют им, а вернее любуются ими»
279.
Чтобы усилить впечатление положительным примером идеальной супруги, Аддисон в том же номере журнала изобразил полнейшую ей противоположность в лице Фульвии. Жизнь Фульвии весьма отличалась от жизни Аврелии. «Мужем она помыкает, как слугою, рассудительность же и рачительное домоводство считает мелкими, скучными и недостойными знатной дамы. Время, проведенное с семьей, она полагает потерянным впустую и видит себя удаленной от мира, если не пребывает в театре, в парке или в гостиной. Тело ее вечно в движении, мысли – в смятении, и ей не сидится нигде, поскольку, на ее взгляд, там, где ее сейчас нет, многолюднее и веселее. Пропустить премьеру в опере тяжелее для нее, чем потерять ребенка. Ей жалки все достойные представительницы ее пола, а женщину скромной, здравой, уединенной жизни она именует неотесанной и глупой. Как бы страдала она, если б узнала, что, стараясь быть заметной, выставляет себя на позор и, пытаясь привлечь людей, вызывает лишь презрение»
280. Не прибегая к прямым назиданиям, Аддисон предлагал читательницам самостоятельно подумать над тем, какой из героинь следовало подражать.
Прослеживая за тем, что подвергал критике Аддисон, убеждаемся, что это были, как правило, моральные пороки английского общества. Социальная несправедливость, экономическое неравенство, коррупция и взяточничество, процветавшие в правящих кругах, оставались за пределами внимания журналиста. К слову сказать, подобные проблемы слабо освещались и другими просветителями. И в том не было ничего удивительного, поскольку все они принадлежали к классу буржуазии. Другое дело – коррупция и взяточничество в парламенте. Приятель Аддисона Стиль открыто клеймил это позорное явление. Аддисон же не упомянул о нем ни слова. Нам представляется, что он делал это сознательно, поскольку опасался возможных преследований со стороны правящей партии и правительства. Однако не исключено, что подобное отношение к данному вопросу было результатом его умеренной позиции в политике.
Обличая различного рода моральные пороки людей и негативные стороны общества, Аддисон задавался целью добиться улучшения существующего положения вещей. Подобно всем просветителям, главное средство для достижения этого он видел в пропаганде и распространении знаний, повышении образовательного уровня людей. Аддисон считал необходимым обучение молодежи самым различным знаниям через чтение книг «полезных и занимательных авторов». Душа человека без образования подобна, на его взгляд, куску мрамора в каменоломне, который скрывает от глаз людей всю свою красоту до тех пор, пока умелая рука каменотеса не потрудится над ним и не покажет цвет, не откроет взору каждый узор, жилку, таившиеся в нем. Точно также и в образовании: когда потрудятся над умом, то взору откроются все достоинства и совершенства, скрывавшиеся прежде в человеке. Просветитель приходил к заключению: «Скульптор из куска мрамора может сделать то же самое, что образование для души человека. Философ, святой или герой, мудрый, добрый или великий человек очень часто скрываются в простолюдине, которого соответствующее образование преобразует».
Сам Аддисон стремился внести свой вклад в дело усовершенствования природы человека, в «шлифовку» его ума. Свою деятельность в журнале он рассматривал как средство достижения этих важных целей. «Рассуждения о нравственности и размышления о человеческой природе, – писал он, – являются наилучшими средствами, которые мы можем использовать для усовершенствования нашего ума и для приобретения истинного самопознания, и следовательно, для очищения наших душ от пороков, невежества и предрассудков, которые, естественно, примыкают к ним»
281.
Работа в «Спектейторе» принесла Аддисону славу известного журналиста Англии. Он сделался популярным у самой широкой публики. А вскоре об Аддисоне заговорили как о талантливом драматурге. 14 августа 1713 г. на сцене лондонского театра состоялась премьера его трагедии «Катон». Первые четыре акта трагедии были написаны еще во время пребывания в Италии, где все напоминало об эпохе Цезаря и Катона. Изучение Аддисоном пьес Шекспира, которые он ценил очень высоко, расширили и углубили его драматические теории, позволив завершить и поставить трагедию. Постановка ее была связана с обстоятельствами политической борьбы тех дней, заставившими автора завершить свою работу в спешном порядке: пятый акт «Катона» был написан менее, чем за неделю.
Репетиции трагедии Аддисона привлекли внимание политиков; на них присутствовали Свифт, епископ Клогерский и другие. Само же представление превратилось в своего рода политическую демонстрацию симпатий и антипатий к обеим партиям. Напомним, что в то время у власти стояли тори. Война за испанское наследство завершилась. В парламенте и за его пределами оживленно обсуждался Утрехтский мир. В этих условиях каждая из борющихся партий стремилась использовать постановку пьесы в своих целях, отождествляя дело партии с Катоном, боровшимся против тирании императора Цезаря. По Лондону распространились слухи, что трагедия Аддисона направлена на то, чтобы вызвать недовольство политикой тори, которые по условиям Утрехтского договора отказались в пользу Франции от всех преимуществ, приобретенных в военных баталиях герцогом Мальборо.
Театр во время премьеры «Катона» был переполнен. В ложах с одной стороны сцены собрались лидеры вигов, с другой стороны – представители правящей партии тори. У самой сцены восседал государственный секретарь лорд Болингброк, который сделал немало для заключения Утрехтского мира. В пьесе Аддисона были сцены, которые каждая из партий вполне могла истолковать в свою защиту. Когда в словах героев раздавались жалобы на упразднение свобод народа, начинали аплодировать виги. Воспоминания о прежних героических днях они воспринимали как намек на бесславный Утрехтский мир, положивший конец былой славе и победам английской армии. В то же время, когда Катон протестовал против военной диктатуры Цезаря, это было на руку тори, которые знали, что главнокомандующий Мальборо пытался добиться у королевы своего назначения пожизненным военным диктатором. Пьеса была встречена обеими партиями на ура. Присутствовавший на премьере Александр Поп свидетельствовал: «Катон не был таким чудом в Риме в свое время, как в Британии в наши времена…Долгие и бурные аплодисменты вигов, сидевших в театре с одной стороны, были подхвачены тори, с другой; а автор в холодном поту метался за кулисами, боясь, что эти аплодисменты больше дело рук, чем голов»
282. После завершения представления Болингброк пригласил актера Бартона Бута, исполнявшего роль Катона, в свою ложу и вручил ему пятьдесят гиней, публично поблагодарив за то, что он так хорошо защищал свободу от нападок «вечного диктатора» (Мальборо – Т.Л.).
