Нельзя сказать, чтобы к своим политическим противникам Аддисон относился с особой враждебностью, характерной для многих вигов. Отмечая, что обе партии добиваются в своей борьбе одной и той же цели, но различными средствами, он стремился подчеркнуть, что тори и виги принципиально мало чем отличаются друг от друга. Конечно же, тори нетерпимо относились к вероотступникам от государственной церкви, считали непротивление долгом каждого христианина и призывали придерживаться доктрины пассивного повиновения до тех пор, пока не возникнет необходимость выступить против правителя. Они полагали, что законодательная власть, когда ее представляют по большей части виги, не имеет права издавать законы, и являлись приверженцами католического короля Якова II и его сына – Якова III (Претендента). И тем не менее, справедливо заключал Аддисон, тори в большинстве своем не являлись врагами существующего государственного устройства и потому к ним следовало относиться терпимо. В высказываниях журналиста не встречается той резкой критики, которой подвергал своих политических противников, к примеру Д. Дефо. И уж тем более, он не вступал в открытый бой с тори, как это делал его друг Ричард Стиль. В отношениях с политическими противниками Аддисон предпочитал занимать умеренную позицию.
Бесспорный интерес в рассуждениях Аддисона представляют его высказывания о гражданских свободах. Просветитель воспевал свободу в своей трагедии «Катон». Его персонажи с пафосом восклицали: «Один день, один час свободы стоят много дороже целой вечности, проведенной в рабстве»; «Когда потеряна свобода, жизнь теряет смысл, становится скучной и несносной». Аддисон был уверен, что свобода должна распространяться на каждого гражданина, и что естественными плодами свободы являются богатство и изобилие. Только в тех государствах, где процветает свобода, в полной мере развиваются науки, искусства, знания
309.
Как относился Аддисон к свободе совести? Являясь сторонником государственной церкви, просветитель в то же время защищал право людей свободно выбирать любую религию. Он осуждал тех, кто в пылу религиозного рвения относится нетерпимо к людям иной конфессии. Очень часто под видом религиозного фанатизма, отмечал журналист, скрываются обыкновенные «гордыня, расчет или злонравие». «Мы видим, – писал он в "Спектейторе", что никто не печется так об установлении истинного богопочитания огнем и мечом, кроме тех, кто получает выгоду от этого». Религиозный энтузиазм нередко становился удобным предлогом для «злонравных людей», которые под видом служения Богу «следовали влечениям своего испорченного и мстительного характера».
Аддисон осуждал тех, кто преследовал людей за их религиозные убеждения: «Мне нравится человек, который ревностно старается поднять нравственность, сделать счастливыми людей, но если я вижу, что он делает это с помощью пыток, виселиц, галер, темниц, если он лишает людей свободы, конфискует их имущество, разоряет семьи, сжигает тело, чтобы спасти душу, я не могу не сказать о таком человеке (что бы он не думал о собственной вере и религии), его вера суетна, а религия бесплодна»
310. Но кому конкретно были адресованы подобные обвинения Аддисона? Быть может, англиканской церкви и ее священнослужителям, преследовавших инакомыслящих? Или правительству, парламенту, утверждавших законы, направленные на подавление вероотступников от англиканской церкви? Увы, ответа на подобные вопросы мы в высказываниях просветителя не найдем. Его обвинения в отсутствии терпимости к людям другой конфессии были направлены не в адрес конкретных учреждений, обществ, а каким – то абстрактным «злонамеренным людям». По – видимому, в своих религиозных убеждениях Аддисон предпочитал занимать также умеренную позицию, избегая критических замечаний и осуждения религиозной политики правительства.
Несомненный интерес представляют рассуждения Аддисона о соотношении религии и морали верующих людей, подтверждавшие, что он стоял на позициях просветителя. В одном из номеров «Спектейтора» Аддисон подчеркивал, что многие из тех, кто является глубоко верующим, пренебрегают моралью, в то же время существует немало людей, опирающихся на мораль, но без должного внимания относящихся к вере. По мнению просветителя, нравственность или мораль имеет перед верой целый ряд преимуществ. Большую пользу, на его взгляд, принесет для общества человек нравственный, хотя и неверующий, нежели верующий, но безнравственный. Аддисон подчеркивал, что мораль является категорией «незыблемой, вечной, способной совершенствовать природу человека, умиротворяя его страсти, успокаивая душу, принося счастье каждому». Напротив, вера способна изменяться, ее устои столь же изменчивы, сколь и неопределенны и потому все цивилизованные народы мира настолько едины в основных положениях морали, насколько расходятся в вере. Отдавая предпочтение морали перед верой, Аддисон в то же время признавал их взаимное влияние друг на друга. «Вера становится значительнее от того, какое влияние она оказывает на мораль, – подчеркивал он. – Ни одно из положений веры не может быть истинным и достоверным, если оно подрывает нравственность»
311. Идеально, если вера укрепляет мораль человека. Люди не смогут стать совершенными в нравственном отношении, если не укрепятся с помощью христианской веры, заключал просветитель.
Несмотря на то, что Аддисон ратовал за веротерпимость по отношению к людям, исповедывавших иную религию, он одобрял ту религиозную политику, которую проводило правительство вигов. Так, в 1715 г. католики, сторонники Претендента, подняли восстание против царствующего короля Англии Георга I Ганновера. И с каким же гневом обрушился на них Аддисон в журнале «Фригольдер». «Если бы это восстание удалось, – писал он, – то каковы были бы его последствия для нашей религии. Что мы можем ожидать от армии, освященной папой, возглавляемой ярыми римскими католиками,.. среди которых офицеры – ирландские католики и стоящие вне закона личности». Подобно многим другим противникам католицизма, Аддисон отождествлял его с тираническим правлением. «Деспотическая власть настолько тесно связана с католичеством и настолько необходима для его утверждения, – писал он на страницах "Фригольдера", – настолько привита Претенденту, настолько угодна принципам его приверженцев и столь естественна намерениям завоевателей, что если бы Претендент добился суверенной власти силой, то без сомнения, он сохранил бы ее с помощью тирании»
312.
Но особенно ярко далеко непринципиальная позиция Аддисона по отношению к веротерпимости проявилась в его высказываниях о свободомыслящих, к которым он причислял деистов и атеистов. Просветитель считал: вольнодумство – это результат «Великого мятежа», во время которого сектанты, пребывавшие в ту пору в Англии в «изобилии», так далеко зашли в лицемерии, что превратили свой язык в «жаргон энтузиастов». После реставрации монархии люди старались как можно меньше походить на подобных лиц, которые «под личиной религии совершали столько гнусностей». Однако все это привело к противоположной крайности: на каждое проявление набожности стали смотреть как на приверженность к пуританизму, пока, наконец, «остроумцы, прославившиеся нападками на религию и все серьезные материи в этом мире, высмеивая набожность, не подорвали к вере всякое уважение».
