Болингброк расходился во мнении со многими тори также по вопросу о пассивном повиновении и непротивлении, считая, что это, также как и наследственная власть, неизбежно приведут к установлению тирании в стране. «Если хотя бы единожды признается Богом дарованное непреложное наследственное право управлять обществом, – писал он в «Рассуждении о партиях», – если хотя бы единожды народ признает, что он связан с… государем узами пассивного послушания и непротивления, узами слепого верноподданнического повиновения, не обусловленным взаимным обязательством со стороны правителя оградить свой народ от посягательств,.. то такие монархи получают возможность благодаря силе, а не правам, которыми их наделяют, превратиться в тиранов; государи же, когда сила в их руках, склонны думать, что имеют и право на тиранию»
527. Просветитель приходил к заключению: вера народа в божественное происхождение королевской власти, слепое ей повиновение и непротивление злоупотреблениям этой власти непременно приведут к тирании. Вот почему Болингброк призывал сторонников непротивления отказаться от своих убеждений, поскольку их пассивное повиновение любому злу со стороны правительства неизбежно повлечет за собой еще большее зло – установление тирании в стране.
Выступая против пассивного подчинения усилившейся власти правителя, Болингброк, подобно всем просветителям, защищал теорию сопротивления власти тирана. «Иной государь может своей необузданной суровостью раздуть пламя гражданской войны, может нажить себе рьяных врагов… и побудить к тому, чтобы недовольство… вылилось в открытый бунт», – писал он в «Идее о Короле – Патриоте». Такому королю надлежит оказать сопротивление. «Несомненно, согласно принципам революции, – подчеркивал Болингброк, – подданный может противостоять государю, стремящемуся разорить и поработить весь народ, может довести это сопротивление до свержения государя с престола и затем изгнания его вместе со всем его родом»
528. Заметим, что Болингброк допускал в случае нарушения правителем общественного договора даже его свержение, в чем кардинально расходился с другими тори и сближался с вигами. Подобная близость взглядов Болингброка к вигским объяснялась, на наш взгляд, скорее всего тем, что излагались они в период, когда партия тори из правящей превратилась в оппозиционную. Естественно, что и отдельные теории политических противников перекочевали в арсенал «новых» тори. Вот, откуда наблюдалась явная схожесть у Болингброка на теорию сопротивления с взглядами Локка, Дефо и других вигов.
Следует отметить, что буржуазную революцию середины XVII в. Болингброк также оценивал как оказание сопротивления народом тиранической власти правителя. Хотя он, подобно всем представителям имущих слоев, с явным неодобрением отзывался об этой революции, называя ее «самой гнусной узурпацией» и «самой подлой тиранией», которые «возобладали над народом … в результате происков худших и подлейших из людей», тем не менее, считал, что первые короли из династии Стюартов – Яков I и Карл I также стремились к тирании и потому последний из них заслуженно понес наказание. Именно намерение короля Карла I сделать свою власть деспотической и привело его к трагическому концу – казне на эшафоте в 1649 г. Болингброк напоминал: король Карл I, уверовав в безграничную преданность своего народа, чрезмерно усилил свои прерогативы, начал править без парламента, отбирал деньги у народа вопреки закону и поддерживал плохую администрацию. Деспотическое правление короля, естественно, вызвало законное сопротивление народа. Если бы Карл I требовал от своих подданных послушания лишь на условиях общественного договора, то революции не произошло бы и, возможно, король еще пожил бы и умер своей смертью, заключал просветитель
529.
Аналогичным образом рассматривал Болингброк и Славную революцию, которую он расценивал как результат нарушения правителем Яковом II общественного договора. «Смысл революции заключался.. в том, чтобы спасти нас от прямых покушений на нашу свободу и веру со стороны короля Якова», – писал он в «Рассуждении о партиях»
530. Подобно многим вигам, Болингброк давал самую высокую оценку Славной революции, утверждая, что она сделала «больше, чем все остальные революции», а конституция, выработанная в ходе этих событий, «пережила новую весну». Просветитель заявлял: конституционное устройство Англии, достигнутое в результате революции, в прошлом не имело аналогов и было тем более ценно, что его выработал конвент «с участием светских и церковных лордов, при полном и свободном представительстве всего народа»
531. Законодательство Славной революции он называл «второй Великой Хартией», утверждая, что оно принесло «значительные достижения» для нации
532. Надо признать, что подобных хвалебных оценок Славной революции не от каждого вига можно было услышать. Понятно, что просветители – виги восторженно отзывались о событиях 1688 – 1689 гг., поскольку считали революцию делом своих рук. Но почему Болингброк (впрочем, как и Свифт), сторонник партии тори, выступал в ее защиту? Дело в том, что установившееся после революции в стране правление ограниченной монархии в равной степени устраивало обе партии, а следовательно, и те «денежные» и «земельные» интересы, которые они представляли. Поэтому практически каждый, кто рассуждал о Славной революции, вне зависимости от своей партийной принадлежности, давал ей самую высокую оценку.
Признавая значение и достижения Славной революции для конституционного развития страны, Болингброк в то же время указывал на ее ограниченность и незавершенность. «Замысел революции остался неосуществимым, – подчеркивал он, – нам не дано было воспользоваться ее плодами, а справедливые чаяния народа остались втуне, ибо не было сделано достаточно, чтобы выборы стали истинно свободными, а парламент – истинно представительным, независимым и единым»
533. Как видно, подобная оценка просветителем Славной революции заметно отличалась от официальной вигской и торийской концепций.
Просветительские взгляды Болингброка оказали весомое влияние на формирование его политической платформы. Он неоднократно выступал с обличительной критикой отдельных негативных явлений буржуазной действительности Англии, и прежде всего коррупции, которая укоренилась в ту пору в государственных учреждениях страны. Подкуп, по утверждению Болингброка, практиковался в той или иной степени во все времена. Однако бывало, что его «держали в узде стыдом и страхом перед неизбежной карой, которая грозила обоим – и тому, кто подкупал, и тому, кого подкупали. На подкуп всегда жаловались, его никогда не защищали, и периодически даже предпринимались усилия при всеобщем одобрении пресечь его». Затем положение изменилось. Появились теории, согласно которым невозможно якобы «соблюдать конституционную независимость короны», если у нее нет рычагов финансового давления на членов парламента. Подобные доктрины, утверждавшие законность и необходимость подкупа в государственном управлении, несмотря на всю свою «абсурдность и цинизм, – подчеркивал Болингброк, – очень скоро могут войти в моду и обрести ореол священных истин».
