И вот когда Бренуэлл уже распахивал перед Мэтти дверь ее комнаты, плетя разную несусветную чепуху, которую придумывал прямо на ходу, взгляд Энн упал на предмет, дотоле ими незамеченный – да и трудно было его заметить, ибо это был клочок бумаги, едва видневшийся из-за зеркала. В один миг Энн была возле него и, выхватив из-за рамы бумажку, пробежала ее глазами и сунула себе в рукав.
«Я живу ради того дня, когда нас уже ничто не разлучит. Твой возлюбленный Р.»
Догнав своих спутников, Энн вспомнила, как Матильда смотрела на своего хозяина – совсем не так, как говорила о нем. Совершенно ясно, что какое-то время назад, живя в Честер Грейндж, Мэтти позволила себе питать в отношении него какие-то надежды. С гувернантками такое случалось. Правда, далеко не каждой из них отвечали взаимностью, но, если Р. в этой записке и впрямь значит «Роберт», то, видимо, здесь было как раз наоборот. И если Матильда была любовницей Честера, а он женился на другой, то… То Матильда Френч, возможно, не так невинна, как им всем кажется.
Мэтти подвела их к другой запертой двери и завертела головой, убеждаясь, что поблизости нет миссис Кроули.
Бренуэлл не смог сдержать мальчишески-восторженную улыбку, когда Мэтти повернула какую-то защелку, скрытую за деревянными панелями, которыми, похоже, были обшиты все комнаты и коридоры Честер Грейндж, и перед ними открылась потайная дверь, а за ней каменная лестница. Как только все трое вошли, Мэтти заперла за ними дверь, и они оказались в тесном, пропахшем плесенью каменном колодце.
– Куда она ведет? – спросил Бренуэлл. Откуда-то сверху на каменную спиральную лестницу сочился сероватый свет, но откуда именно, снизу понять было невозможно.
– На чердак, – шепотом ответила Мэтти. – Только мы не сможем туда войти, дверь заперта. Эту лестницу и еще несколько таких же я нашла сама, случайно, когда мы играли с Фрэнсисом в прятки. Иногда я прихожу сюда… просто чтобы побыть одной.
Однако не прошло и пяти минут, как Бренуэлл, вооружившись шляпной булавкой Энн, вскрыл замок на чердачной двери в Честер Грейндж, и они шагнули в большое и пыльное пространство.
Да, надо признать, что и от тайных делишек Бренуэлла бывала порой кое-какая польза.
Глава 12. Шарлотта
– Ну, – сказала Шарлотта, глядя на Эмили, когда они вышли из магазинчика, – и что ты об этом думаешь?
– Думаю, что слегка переплатила, – сказала Эмили, глядя в небо и отмечая, что облака уже клубились над церковным шпилем, предвещая дождь. – Зато приятно будет поносить вещь, которая не грозит рассыпаться в прах прямо на мне. А еще я думаю, что нам надо отправляться домой прямо сейчас, если мы не хотим попасть под ливень с запада.
– Вообще-то я имела в виду миссис Честер, но раз уж ты сама об этом заговорила, то скажи, откуда взялась монета, которой ты заплатила за материю?
– Из моего кошелька, – ответила Эмили, и Шарлотта сразу поняла, что бесполезно и дальше расспрашивать сестру о происхождении этой самой монеты, как нельзя отказать ей в праве на эту покупку, ведь гардероб Эмили и впрямь был в куда более плачевном состоянии, чем ее собственный.
– Миссис Харди видела Элизабет в объятиях другого мужчины, – сказала она, вспоминая зловещую интонацию портнихи. – Если Честер и впрямь так склонен к насилию, как утверждает Мэтти, то ревность и предательство жены могли стать сильным мотивом.
– Согласна. – Эмили взяла Шарлотту под руку, и они пошли назад по той же улице, которая привела их сюда, но на этот раз не увидели ни одной живой души, точно все, кто жил и работал в деревне, попрятались, дабы избежать встречи с двумя любопытными незнакомками. – Еще один убедительный штрих в картине несчастливого брака, но ведь такое бывает, правда? И потом, это ведь не улика и не доказательство, как ты думаешь, Шарлотта? В конце концов, и нам с тобой случалось испытывать сильные чувства к тем или иным людям, но это еще не значит, что этими чувствами они и исчерпываются, так? Взять хотя бы преподобного Уильяма Уитмена, беднягу: уж как был хорош собой и мил, а виноват лишь в том, что по какой-то неисповедимой причине он был совершенно неотразим для большей части прекрасной половины человечества, и только ты одна постоянно грубила ему, когда поняла, что он в тебя не влюбится.
– Я не поэтому грубила, – жарко вспыхнула Шарлотта, но не посмела встретить долгий укоризненный взгляд сестры.
– Селия Амелия, вот какое прозвище ты ему придумала, и всегда твердила, что он тщеславный пустышка, и ничего больше, – упрекнула ее Эмили. – А он возьми да и умри – помогал беднейшим прихожанам, жил меж ними, не прятался ни от нужды, ни от болезней, вот и заразился. Так что одна черта характера – еще не весь человек, как ты прекрасно знаешь, Шарлотта.
– То есть ты полагаешь, что мистер Честер втайне помогает беднякам или спасает животных – тех немногих уцелевших в его лесах, чьи головы еще не красуются на стенах его дома? – Шарлотта бросила вызов сестре, желая поскорее переменить тему, ведь, по правде говоря, ей было очень стыдно из-за того, как неверно она судила о Уильяме Уитмене. Эмили не ошиблась – ее, Шарлотты, уязвленная гордость была причиной того потока презрения, которым она облила несчастного молодого человека. Если уж быть совсем честной, то приходилось признать, что, едва появившись в Хоэрте, Уильям Уитмен вскружил головы им всем, но ей в особенности, – какое-то время ей нравилось флиртовать с ним, и она так далеко зашла в своих мечтах, что возврата уже не было, – в этом всегда была ее слабость.
А потом была история с валентинками, и продуманная доброта молодого священника уязвила Шарлотту глубже всего остального. Поняв, что ни одна из трех сестер Бронте не может похвастаться даже самым завалящим ухажером, молодой мистер Уитмен взял на себя труд написать всем трем по валентинке и даже не поленился пешком сходить в Бредфорд, чтобы отправить их с тамошней почты. Но хитрость скоро была раскрыта, а стоящая за ней личность разоблачена. Энн веселилась, Эмили было все равно, а вот Шарлотту эта история задела куда больше, чем она готова была признаться. Мысль о том, что мистер Уитмен пожалел их, и особенно ее, что он видел в ней просто бедную, некрасивую девушку, которую никто не полюбит ради нее самой, была ей непереносима, и она отомстила ему поистине шквалом оскорблений. Да, Эмили была права еще и в том, что он этого не заслужил. И все же она не могла сказать это вслух.
– Я – нет, – ответила Эмили, – но наша добродетельная сестренка Энн считает, что нам нужно набрать больше неопровержимостей, прежде чем обвинять Честера. Мнение одной женщины, как бы красноречиво и ярко она его ни высказывала – даже если это мое мнение, а я, скорее всего, права, – так вот, мнение одной женщины, Шарлотта, еще не доказательство. Откровения миссис Харди лишний раз подтверждают, что Честер был жестоким мужем – как будто мы этого раньше не знали, – а Элизабет – очаровательной женщиной, доброй матерью и, может быть, неверной женой. Но в них нет ни слова об убийстве.
– Может быть, и так, – неохотно согласилась Шарлотта, останавливаясь под шатром раскидистого кедра у кладбища. – Эмили, я боюсь, что опрометчиво впутала нас троих в нечто такое, к чему мы совсем не готовы. Я воображала, что раскрыть тайну легко, потому что правда видна невооруженным глазом, но она оказалась похожа на замысловатый сюжет невероятного романа. Но ведь это не готическая сказка, мы – реальные люди среди других таких же людей, мы все живем настоящей жизнью, и кровь проливается тоже настоящая. Что, если мы ошибемся? Кто мы такие, чтобы вмешиваться в ужасы настоящего? Жизни поставлены на карту, в том числе, возможно, и наши собственные!
