Матильда ответила совсем не так, как ожидала Шарлотта: она не вскрикнула от ужаса, не стала негодовать. Напротив, она умолкла и опустила голову так низко, что подруга видела лишь полукружья ее бледных щек, медленно розовевших под золотистыми ресницами.
– Мистер Честер опасный человек, – мгновение спустя сказала Матильда. – Он гневлив и склонен к насилию, этого нельзя отрицать. И все же…
– Все же? И все же ты так спокойно говоришь об этом, – тихо сказала Шарлотта. – В твоем голосе я слышу не простое спокойствие, но томление. Матильда, неужели тебе кажется, что ты влюблена в мистера Честера?
Матильда покачала головой, а когда она снова подняла глаза на Шарлотту, по ее щеке катилась слеза.
– Откуда мне знать, что такое любовь, Шарлотта? – спросила она, подалась вперед и, схватив подругу за руки, притянула ее к себе так, что их лица оказались на расстоянии нескольких дюймов. – Я выросла в мире без мужчин: мой отец умер, когда я была совсем малюткой, меня воспитывали недобрые и холодные женщины. Но во мне все же есть сердце, и оно тоскует по любви супруга. Больше того, у меня есть… тело. – Мэтти показала на себя и зашептала сквозь стиснутые зубы: – Кожа, которая жаждет прикосновений, шея, которая надеется ощутить когда-нибудь касание мужних губ, талия, которая ждет объятий. Шарлотта, я живое существо, запертое в клетку своего существования; я женщина, не чуждая желания – того желания, которое мне запрещено выражать, говорить о нем, даже признавать его присутствие во мне, – и иногда мне кажется, что, будь поцелуй Роберта Честера хоть смертельным ядом, я бы отведала его, лишь бы узнать, каков он.
Несколько мгновений женщины сидели, сцепившись руками и взглядами, но вот Матильда отпустила Шарлотту и откинулась на спинку стула; ее глаза влажно блестели, на лбу показались капельки пота.
– Ты ошибаешься, дорогая Матильда, – спокойно сказала Шарлотта, – ты все неправильно поняла. Мне знакомы те импульсы, о которых ты говоришь. Я знаю такие желания, но ты сама по себе заслуживаешь куда большего, нежели просто служить объектом чужого вожделения или даже матримониального интереса. Ты добрая, отважная, великодушная, достойная всяческого уважения девушка. Ты вносишь надежность и свет в жизнь двух маленьких детей, которых никто, кроме тебя, не научит хорошему. – Шарлотта повернула лицо к узкому лучу света, пробивавшегося в щелку между шторами. – Очень может быть, что ты и я умрем – бог даст, еще не скоро, – не познав до конца женского удела, но это не значит, что наша ценность определяется лишь тем, сумели или не сумели мы пробудить желание мужчины. И даже не радостью материнства. Наша ценность в нас самих, и ты, Матильда, сто́ишь тысячи таких, как Честер, неважно, убийца он или нет.
Мэтти закрыла глаза и долго не открывала их после того, как отзвучали слова Шарлотты, словно ловила их эхо, а слезы продолжали течь по ее щекам.
– Я знаю, – сказала она наконец. – Я знаю, что ты права, Шарлотта. Я знаю, что он за человек – кому и знать это, как не мне. Поверь мне, я сама в ужасе от того, что позволила себе думать о нем иначе, чем о монстре. Неужели я настолько жажду любви? Мне очень тяжело не презирать себя сейчас.
– Он пытался ухаживать за тобой, дорогая? – спросила ее Шарлотта. – Потому что когда Энн была у тебя в комнате, то нашла там клочок бумаги, и в общем…
Шарлотта протянула Матильде записку на ладони и внимательно наблюдала за тем, как у той широко раскрылись глаза, сначала от беспокойства, а затем и от ужаса.
– Зачем ты это взяла? – сказала Мэтти, хватая записку. – Это мое личное дело. И оно не имеет ровно никакого отношения к тому, что случилось с Элизабет.
– Мэтти… Мэтти. – Шарлотта не возражала, когда подруга забрала у нее записку. – Если ты знаешь что-то… о том, что сделал Честер… то ты ведь понимаешь, что его нельзя покрывать? Конечно, понимаешь. И не важно, что ты чувствуешь к нему или как он играет твоими чувствами. Сначала ты не дашь правосудию свершиться над ним, а потом расплатишься за свой грех, и очень скоро: ведь следующей пропавшей женой станешь ты.
– Да как ты смеешь! – Мэтти порывисто вскочила и закрыла дверь, отделявшую их от комнаты, где спали дети. – Как ты смеешь даже подумать о таком? Я несколько месяцев провела в этом доме наедине с мистером Честером, прежде чем он женился на Элизабет. И всего раз позволила себе думать, что, может быть… когда он так заигрался, что почти заставил меня поверить в искренность его намерений по отношению ко мне. Ну вот – ты все же заставила меня признать унизительную правду. Но женился он, разумеется, на наследнице, и все кончилось ничем, слышишь, ничем, Шарлотта! А эту записку я, дурочка, сохранила потому, что знала – никогда в жизни я не получу такой! Вот почему я не сожгла ее и даже перечитывала иногда, представляя себе, как было бы хорошо получить ее от приличного человека, который и вправду любил бы меня. Так что, может быть, я и дура, Шарлотта, но на связь с женатым мужчиной я не согласилась бы никогда. Я не такая, как ты.
Шарлотта даже отпрянула, услышав эти слова Мэтти, словно получила пощечину. Кто рассказал ей о том, что с ней было в Брюсселе? Уж конечно, не Эллен, их общая подруга, ведь Шарлотта, как ни любила ее, ни словом не обмолвилась ей о своем чувстве. И не Эмили, в этом Шарлотта была уверена. Но, значит, слухи все же ходят, иначе откуда Мэтти знала бы, как ранить ее всего больнее? Бог мой, что, если ее чувства к месье Эгеру станут притчей во языцех среди тех самых людей, на чье уважение она рассчитывала? Что тогда? Потеря репутации станет для нее потерей всего.
– Думаю, мне пора идти, – сказала Шарлотта, направляясь к выходу из детской. – Прошу тебя, Мэтти, не распространяй слухов обо мне, а я сохраню твою тайну.
– Шарлотта, подожди… – Мэтти схватила ее за руку уже у порога. – Пожалуйста, милая Шарлотта, прости. Я не хотела… ты и твои сестры приняли такое живое участие в этом деле, что мне иногда делается страшно. Но, Шарлотта, не забывай: поиски ответа – не твое дело. Мистер Честер и мистер Ханичерч занимаются этим, и бог им судья. Положимся на его волю. – Мэтти отпустила руку Шарлотты. – Все, чего я хочу сейчас, – это довезти детей. Пожалуйста, прости мне мой гнев и мою неловкость… мою жестокость. Ты моя подруга, и я никогда не опозорю тебя необдуманным словом, клянусь.
Шарлотта кивнула.
– Ты сказала «довезти детей»? – переспросила она. – Не «позаботиться о детях», а именно довезти? Разве они куда-то уезжают? Малыш может отправиться к Ханичерчам, а как же мальчик? Он ведь им не родня.
– Я сама не знаю, что говорю, – ответила Мэтти. – Я хотела сказать, что боюсь за них, как и за всех, кто живет под его крышей и подвергается припадкам его ярости.
– Понимаю. – Шарлотта коснулась губами щеки подруги, взяв ее за руки. – И боюсь, что ты права, мы с нашим энтузиазмом перегибаем палку. Прости и ты меня. Ты хорошая женщина, Мэтти. И никогда не причинишь вреда людям.
И это правда, повторяла про себя Шарлотта, еще и еще раз переживая разговор с подругой, пока шла домой через пустошь, это чистая правда. Но правда также и то, что Мэтти чем-то расстроена.
