В-четвертых, если некоторому искусственному порядку природы нечто приписывается еще до того, как была в надлежащей мере познана недостаточная способность природы произвести это согласно общим законам, например когда на основании порядка, существующего в растительном и животном царствах, объясняют нечто такое, что, быть может, заложено уже в общих механических силах, и притом делают это только потому, что этот порядок и красота здесь велики. Философский элемент при подобном способе суждения, когда каждое отдельное животное или растение непосредственно подчиняются акту творения, еще менее значителен, чем в том случае, когда помимо непосредственно сотворенного все другие произведения [природы] подчиняются этому акту творения по закону способности порождения (а не только по закону способности развертывания задатка), ибо в последнем объяснение делается в бо́льшем соответствии с порядком природы, разве только в отношении природы была ясно доказана ее недостаточность для такого объяснения. Наконец, к той ступени философского способа истолкования относится также и всякое выведение того или иного устроения в мире из искусственных и ради известной цели установленных законов вообще, а не только [из законов, господствующих] в животном и растительном царствах;
[10] например, когда о снеге или о северном сиянии говорят так, будто порядок природы, который вызывает и то и другое, был установлен для пользы гренландца или лапландца (дабы в долгие северные ночи он не находился в полном мраке), хотя все же следует предположить, что это есть просто удачное побочное следствие, с необходимой последовательностью вытекающее из других законов. Опасность впасть в ошибку грозит почти всякий раз, когда выгоду для человека приводят в качестве основания особого божественного устройства, например, что леса и поля обычно окрашены в зеленый цвет потому, что из всех других цветов этот цвет обладает средней степенью яркости, и это для того, чтобы глаз не испытывал напряжения.
Против этого можно возразить, что обитатели пролива Дэвиса почти слепнут от снега и должны прибегать к защитным очкам. Не то заслуживает порицания, что отыскивают полезные следствия и приписывают их милосердному творцу, а то, что порядок природы, сообразно с которым эти следствия происходят, представлен как возникший искусственно и произвольно соединенный с другими, хотя он, быть может, находится с другими следствиями в необходимом единстве.
В-пятых, метод суждения о совершенных устроениях природы всего более содержит в себе дух истинной философии тогда, когда этот метод, будучи всегда готов признать и сверхъестественные события, а также не упустить из виду действительно искусственные устроения природы, прежде всего не препятствует там, где устремляют свой взор на выгоды и всю согласованность, искать их основания в необходимых всеобщих законах, обращая особое внимание на сохранение единства и проявляя разумное нежелание не умножать ради этого число естественных причин.
Если к этому присовокупить еще внимание к всеобщим правилам, которые могут объяснить основание необходимой связи того, что происходит естественным путем без особого устроения, с правилами выгоды или приятности разумных существ, и если подняться затем к божественному творцу, то этот способ физикотеологического суждения надлежащим образом выполнит свои обязанности
[11].
Рассуждение седьмое Космогония
Гипотеза механического способа объяснения происхождения небесных тел и причин их движения в соответствии с вышеприведенными правилами
Фигура небесных тел, механика, согласно которой они двигаются и образуют систему мира, равно как и многообразные изменения, которые претерпевает положение их орбит с течением времени, – все это стало частью науки о природе, которая может быть понята со столь бо́льшими отчетливостью и достоверностью, что нельзя, пожалуй, указать никакого другого воззрения, которое объясняло бы столь несомненно правильно и с такой же очевидностью какой-либо естественный предмет (хотя бы только до известной степени приближающийся по своему многообразию к данному). Если все это принять в соображение, то трудно не прийти к предположению, что состояние природы, с которого началось это устройство мира и которое впервые сообщило ему движения, до сих пор продолжающиеся по столь простым и понятным законам, также может стать более доступным для понимания и изложения, чем, быть может, бо́льшая часть того, происхождение чего мы ищем в природе. Основания, благоприятствующие этому предположению, очевидны. Все эти небесные тела, насколько можно судить, суть шарообразные массы без всякой организации и скрытого искусственного приспособления. Сила, с которой они притягиваются, есть, по всей видимости, одна из присущих материи основных сил, а потому не должна и не может быть объяснена. Движение брошенного тела, совершаемое небесными телами в их полете, и то направление, в котором это сообщенное им движение происходит, – все это вместе с образованием их масс самое важное, более того, почти единственное, первые естественные причины чего следует искать. Они представляют собой простые и далеко не столь сложные действия, как большинство других действий природы, законы которых обычно знают вовсе не с математической точностью, тогда как указанные движения совершенно ясны. И при столь большой вероятности успеха на нашем пути не стоит ничего другого, кроме впечатления волнующего величия, вызываемого такой частью природы, как Солнечная система; ведь ее естественные причины вызывают сомнения, поскольку все они кажутся слишком недостаточными и противными закону творения зиждителя. Но не следует ли сказать то же самое и о той механике, благодаря которой великое здание мира, раз возникнув, продолжает сохранять свое движение и в дальнейшем? Все сохранение этого движения зависит от того же закона, по которому камень, брошенный в воздух, описывает свой путь, от этого простого закона, приводящего к самым правильным последствиям и достойного того, чтобы вверить ему поддержание всего мироздания.
«Великое, удивительное здесь бесконечно понятнее, чем малое и поразительное, и образование планеты… легче постигнуть, чем образование одной снежинки»
