— Ты что-то очень молчалив, Джастин, — заметил Энтони.
— Я размышляю, — ответил маркиз.
— А я настолько устал, что не могу размышлять ни о чем, кроме того, насколько удобная у меня будет сегодня постель.
— Тебе сегодня повезло уже в том, что ты не служишь дежурным кавалером Люси, выражаясь прилично, — с усмешкой сказал Джастин приятелю.
— Хочешь пари? Бичестер сегодня появится в Верьене и скажет, что он передумал и решил принять приглашение.
— Если он приедет, то найдет пустой дом, — сказал маркиз. — Ты можешь не сомневаться: Брэдли к этому моменту уже спровадил всех гостей в Лондон.
— Представляю их бешенство! — улыбнулся Энтони. — Они собирались остаться по крайней мере еще на неделю. У тебя вкусно кормят и хорошо поят.
— Лично я считаю, что эти приемы длятся всегда слишком долго, — заметил Джастин. — Первые несколько дней разговоры занимательны и остроумны, но потом начинают повторяться одни и те же шутки, а дом становится все больше похож на конюшню.
— Ты избалован, в этом все дело.
— Чепуха, — ответил маркиз. — Просто мы с тобой слишком интеллигентны для того круга, в котором нам большей частью приходится вращаться.
Энтони рассмеялся.
— Я хотел бы взглянуть на их лица, если бы они слышали то, что ты сказал.
— В данный момент у меня нет ни малейшего желания видеть никого из них, — раздраженно ответил Джастин.
Дворецкий объявил, что кушать подано, и они перешли в просторную столовую, окна которой выходили на другую часть сада.
Огромное окно, занимающее почти всю стену, было открыто, и видно было, как в золотом сиянии за деревьями садится солнце.
— Если бы я смог это написать! — сказал маркиз. — Почему я не обладаю талантом художника?
— Зачем тебе это? Ван дер Вельд сделал это прекрасно, — ответил Энтони. — Я видел несколько его превосходных работ у тебя на парадной лестнице.
— Там изображено море, поэтому отец и купил их, — объяснил Джастин.
Друзья сидели за столом, на нем горели четыре свечи в изысканно украшенных золотых подсвечниках. В центре стоял золотой корабль, которым Энтони любовался с нескрываемым восхищением.
— Должен сказать, что мне понятно увлечение твоего отца коллекционированием всего, что имеет отношение к морю. Но я совершенно не могу понять, почему тебя это так мало интересует и ты бросил все эти сокровища здесь, вместо того чтобы взять с собой в Верьен или в Лондон.
— Я никогда не думал об этом, — просто сказал маркиз. — Все это принадлежит Хертклифу, и мне нравится, когда все на своем месте.
Говоря это, он снова вспомнил о табакерках и решил, что не покажет их Энтони, пока все они снова не окажутся в комоде.
Обед был хорош, очевидно, рыба недавно выловлена из моря, а куропатки пойманы уже после того, как пришло сообщение о его приезде.
Мясо также было нежным и превосходно приготовленным, и Энтони, который каждому блюду отдавал должное, воскликнул, когда были поданы фрукты:
— Прекрасный обед! Я думал, что слишком устал для того, чтобы есть, но теперь я чувствую себя намного лучше.
— Всему причиной морской воздух, — объяснил Джастин. — Подожди до завтра, ты сможешь в одиночку съесть быка.
— Нам необходимо заниматься спортом, а то скоро нам придется менять весь гардероб.
— Мы можем плавать в море, и, как всегда к нашим услугам лошади. Я приказал Брэдли прислать нам по крайней мере дюжину.
Энтони засмеялся.
— Широкий жест.
— Я бы не хотел, чтобы ты здесь скучал.
— Я был бы больше тронут такой заботой, если б не был уверен, что ты в первую очередь думал о себе, — поддразнил его Энтони.
Я всегда считал, что в деревне должны быть свои развлечения, — глубокомысленно сообщил маркиз, — пока мы здесь скрываемся, я намерен развлекаться.
— Ты сказал, что мы скрываемся? — переспросил Энтони. — Значит, ты признаешь это?
— Конечно, признаю. Я не собираюсь возвращаться в Лондон до тех пор, пока не буду совершенно уверен, что меня не ждут там шторма и ураганы.
— Мне кажется, что в таком случае мы застрянем здесь надолго, — улыбнулся Энтони, — а зная, как быстро тебе все надоедает, Джастин, я уверен, что мир и покой, царящие в деревне, и полное отсутствие событий будут действовать тебе на нервы сильнее, чем все слезы и истерики леди Роз.
— Если это случится, ты узнаешь об этом первый, — пообещал маркиз, — но одно я знаю точно: этот коньяк послужит нам большим утешением.
Энтони отпил из бокала, который слуга только что поставил перед ним.
— Ты прав, — согласился он, — это превосходно.
— Он очень долго выдерживался в погребе, — сказал Джастин, — а может быть, пересек канал под самым носом у береговой охраны.
Контрабандисты! — воскликнул Энтони. — Что ж, если ты здесь действительно соскучишься, мы можем примкнуть к ним. Опасность очень возбуждает.
— Теперь, когда война окончена, в контрабанде нет смысла, — заметил маркиз, — если только не хочешь избежать уплаты пошлин.
— Да, это так, — согласился Энтони. — Мне кажется, что мир отнимет у нас много развлечений, если не считать женщин.
— Ты опять возвращаешься все к той же теме! — недовольно воскликнул маркиз. — Я отказываюсь даже думать как о прекрасной половине человечества, так и об опасностях ремесла контрабандистов. Я просто хочу наслаждаться миром и покоем.
— Я выпью за это, — сказал Энтони. — Да продлится твоя любовь к миру и покою хотя бы неделю!
— Ты, как всегда, циничен.
— Мы прекрасно подходим друг другу. Ты был циником с тех пор, как я тебя помню. И если твое идиллическое настроение продлится дольше одного вечера, я буду сильно удивлен. Вот и все, что я могу сказать.
Дворецкий поставил перед друзьями поднос с винами и вместе со слугой вышел из столовой.
Затем послышался звон разбиваемой посуды, и маркиз раздраженно нахмурился.
Еoе во время обеда его удивило, что почти всю работу выполнял дворецкий, а четыре лакея были довольно неуклюжи, и чувствовалось, что они не очень-то хорошо знакомы со своими обязанностями.
Ливреи сидели на них плохо, и взыскательный Джастин решил, что это еще один вопрос для завтрашнего обсуждения с Маркхэмом.
Солнце превратилось в золотистую полоску на горизонте, на фоне которой выделялись силуэты деревьев. С высоких елей доносились крики грачей, устраивающихся на ночлег, и маркизу послышался писк первых летучих мышей, говорящий о близости ночи.
Он сидел, откинувшись в кресле, и чувствовал себя в ладу со всем миром.
