— Я имею право знать, здоров ли мой ребёнок, — продолжила свое Юля.
Нет, я её понимала. Если нужно, то я сделаю, но…
— УЗИ будет через две недели, — упрямо сказала я. — Если доктор решит, что биопсия необходима…
— По договору…
— По договору ты вообще не имеешь права у меня дома находиться. А ребёнка я тебе отдам в роддоме.
Юлька вспыхнула. Я видела, как ей хочется сказать, как минимум то, что львиную долю ипотеки оплатил её муж. Наверное, она многое бы сказала… но это же Юля, пусть беременность и снесла ей мозг. Она взяла себя в руки.
— Ты же знаешь, что я была беременна? Не помню, говорила ли… Но Юра наверняка рассказал. Он и Наталье рассказал, хотя я просила этого не делать. Сейчас я докажу тебе, что биопсия необходима.
Она села на стул, а я вдруг пожалела, что разговор этот завела. Боялась того, что она скажет.
— У меня уже животик был, — сказала Юлька. — Маленький ещё, беременность мы скрывали. УЗИ я делала раз в месяц, так посоветовал мне мой доктор. И очередное показало… некоторые отклонения. Моя девочка не была полноценной, Влада. У неё был целый ряд патологий. Расщепленное небо — самая безобидная из них. Если бы она родилась, нам пришлось бы не просто. Я читала… Нужно было бы очень много лечиться для того, чтобы она выросла хотя бы до полутора метров — с таким диагнозом велик риск остаться карликом. Она не смогла бы иметь детей. У неё был искривлен позвоночник… И это малая часть, Влада.
— И ты… — растерянно проговорила я. — Ты решилась её рожать?
— Больше всего на свете я боялась, что она будет умственно неполноценной… Ни один врач не мог гарантировать, ни один… Влада, я не говорила это вообще никому. Я не хотела портить день — у родителей Юрки был праздник… Утром я собиралась сказать Юре, что согласилась прервать беременность. Дату искусственных родов уже назначили…
— Ты… Ты так и не сказала ему?
Но Юлька полностью в себя ушла. Говорит, от голоса её мурашки по коже. Страшно…
— Она такая красивая была, моя девочка. Всё патологии потом подтвердились, но это было неважно, она уже умерла. Ты знаешь, какую я чувствовала потерю, когда она меня покинула? Вот в тот момент я поняла, что все бы вспять вернула, все что есть отдала, только бы мне дали возможность вернуть её в свое лоно, доносить до срока… любить. Такая маленькая, такая крошка — в ладонях уместить можно… Кожа полупрозрачная, а на макушке уже волосики…. Мы её два раза убили. Сначала я, своим решением, а потом авария….
Я назад попятилась, как щенок, который боится Юльку. Нашарила рукой стул, села. Юлька все говорила, а я боялась. Боялась узнавать её лучше, её слов боялась, не хотела её слушать, мне буквально страшно стало. И жалко её, и злость необъяснимая…
— Юль, — сказала я, когда слова в ней закончились. — Ты… мы должны сказать Юре.
— Не смей! — крикнула она. — Не смей! Это мои тайны, мои скелеты в шкафу, только я имею право их выпускать… ненавижу людей, которые предают доверие… И не нужно мне говорить, что я сама такая!
Она закрыла лицо ладонями и заплакала. Беззвучно совсем, только плечи содрогаются и слезинка скатилась вниз по запястью. Мне хотелось её утешить, но я не знала как. В детстве, да и всю жизнь у меня был острый дефицит прикосновений. Мне неведомо, что такое родственное объятие.
Единственный раз Юлька обняла меня в тот день, когда озвучила свою сумасшедшую просьбу. Когда я была маленькой, я так завидовала детям, которые могут просто трогать своих близких. У нас это было… непринято. И сейчас я руку протянула да так с нею и замерла. Словно блок какой.
— Я не знаю, как тебе помочь, — растерялась я.
— Просто иди на этот чёртов анализ, Влада, — ответила сестра вытирая слезы. — Пожалуйста.
Я пошла в комнату и взяла ноутбук. Чёрный нос щенка, два блестящих любопытных глаза показались из под кровати и спрятались обратно. Я вернулась на кухню и открыла в сети несколько статей.
— На таком сроке, — снова начала я. — Велик риск спонтанного выкидыша в следствие такого вмешательства. Юль, я все понимаю, тебе страшно… Не понимаю только зачем так спешить — УЗИ через пару недель…
Юлька поднялась и принялась мерить шагами кухню, квадратов в которой было не так уж и много. Я даже ноги поджала, чтобы ей не мешать. И больше всего боялась того, что она снова что-нибудь скажет.
— Я всю жизнь по сути одна, — сказала она. — Юрка… это иное. Он мой, мы вместе, но он мужчина… он не всегда меня понимает. Я стараюсь его щадить. Я сильная, я сильнее. Поэтому он… многого не знает.
— Юль, ты меня пугаешь!
В графине стоит вода. Кипяченая, наверняка тёплая — она для щенка. Наверное, Юльку передернуло бы от отвращения, если бы она узнала, для кого эта водичка. Воду эту она пила так жадно, словно от жажды умирала.
— Я не хотела тебе этого говорить… заранее. Прежде, чем я скажу, ты должна помнить, что не имеешь права делать аборт. Дело в том, Влад, что ой организм несколько истощен. Мои первые яйцеклетки были идеальными, но тогда я работала с центром, который эмбрионы не замораживал, поэтому запасов не осталось. Следующие, так скажем партии… пошли неоднозначными. Не плохими, нет. Просто… сомнительными. Я знаю случаи, когда после подсадки такого эмбриона родители получали здорового ребёнка. Но бывает, что малыш рождается с патологиями.
— Юль?
До этого мне страшно не было. А вот сейчас страшно…
— Две из оплодотворённых и подсаженных тебе яйцеклеток такие. Я не знаю, не могу знать, какая принялась… может единственная идеальная. А может сомнительная, но ребёнок получится здоровым. А может… нет.
Я… даже осознать сначала не сумела. Медленно кирпичик за кирпичиком, как на стройке, мысли выстраивались в нечто упорядоченное. Упорядоченное и не возможное.
— Юля…
Мой голос растерянный, что конечно неудивительно. Я чувствую, как тонко-тонко звенит в голове. И легко-легко становится вдруг, как в детстве, когда при ангине температура подскакивала до сорока, мне казалось, что я становлюсь такой невесомой, что сила тяготения меня больше не удержит. Я хваталась за спинку кровати и молилась, чтобы все скорее прошло. Бабушка нелепых страхов не понимала, а Юлька… она всегда далеко была.
— Ты не имеешь права делать аборт, — говорила Юля, самообладание к ней вернулась. — Мы сделаем биопсию. Я должна знать. Если он здоров, этот малыш, я стану самой счастливой на этом свете. Если нет… мы будем взвешивать степень рисков. Я согласна смириться с синдромом Дауна. Если же… там будет страшно, слишком страшно, чтобы принять, ты сделаешь аборт. Поэтому я так спешу, Влада. Для того, чтобы аборт прошёл с минимальными рисками у нас есть две недели. А потом… поверь рожать ребёнка, который умрёт это стресс.
Мне словно пощёчину дали. Звон в голове достиг максимума, я даже слышать перестала. Юлька говорит, а я не слышу. Головой помотала — не помогает. Звуки доходят, а понять, разобрать не возможно. Я пошатываясь встала, дошла до раковины, плеснула в лицо водой. Какая-то… нехолодная. Хочется, чтобы льдинки хрустели, такая бы точно в чувство привела. Но тем не менее становится немного легче. По крайней мере я слышу, я ориентируюсь в пространстве.
