— Не смотри на иглу, — продолжает Юра. — На меня смотри.
На него я бы вечность смотрела, тем более обычно делать это неловко. Но, блядь, там игла… огромная. И малыш начинает ерзать, я чувствую. Его движения ещё незаметны внешне, но он боится, ему передался мой страх… надо как-то успокоиться. К счастью, на мой живот ставят лёгкую ширму-шторку. Не знаю, положено ли так, или просто врача напугали мои дикие глаза, но так реально легче. Неведение благо.
— Расслабьтесь, — советует из-за шторки врач, и мне хочется послать его на х*й. Пусть в себя воткнет эту иглу и расслабляется. — Ребёнок чувствует ваш страх, и матка напряжена. Не усложняйте нашу работу. Да, я уверен, у вас отличный пресс, но сейчас его демонстрировать не стоит. Сделайте мягкий живот.
— Будет больно?
Я сто раз читала про процедуру, но то чужие слова, а сейчас сама, на своей шкуре…
— Это просто укол.
Датчик УЗИ скользит по моему животу, размазывая холодный гель. Лениво размышляю, вот частная клиника, бешеные бабки крутятся, не могли они эту субстанцию подогреть хоть до тридцати градусов? Или положено, чтобы беременная страдала, тем более, такая ненастоящая, суррогатная? Неважно. Главное лежать и делать мягкий живот, только вот как, мать вашу???
— Всё будет сообщено после получения анализов и работы со всеми данными, но я могу сказать вам пол. Хотите?
Вопрос адресуется Юре. Тот долгую минуту размышляет, а затем кивает.
— Это мальчик.
Я улыбаюсь — знала, что мальчик. И мне вдруг кажется, что если врач сообщил это, значит все будет хорошо. Это обнадеживает. Стал бы он говорить пол ребёнка, если тот нежизнеспособен? Наверное я просто хватаюсь за соломинку…
— Сходим в кино, — говорит Юра. — Вот прямо сегодня и сходим. Купим ведро попкорна. Может даже колы со льдом… Ты какие больше фильмы любишь?
Я задумываюсь. На романтическую комедию идти будет как-то… неправильно. Не в данном случае. Нужно посмотреть, что в прокате идёт… И попкорна хочется, да. Солёного. А потом… я вздрагиваю всем телом. И чувствую иглу. Как она входит в мою плоть, кажется, специально медленно, миллиметр за миллиметром. Иголка мучительница. Напрягаюсь.
— Мягкий живот, — напоминают мне. — Досчитайте до десяти и все закончится.
Я считаю. Считаю так быстро, что ни хрена ничего не успевает закончиться. Меня начинает потряхивать и я искренне радуюсь, что меня зафиксировали, попросту пристегнули к кушетке, лишая возможности двигаться. Сначала меня это возмутило, а теперь понимаю, правильно. Вот дернулась бы, навредила малышу, а он такой маленький, и игла эта, прямо в матке…
— Вот и все, а вы боялись… полежите немного, вам сейчас успокоительное сделают, и спазмолитик, снять тонус. Потом можете идти, только не бегать и не прыгать. Если будет кровь немного мазать, не впадайте в панику, это вариант нормы. Звоните только если кровотечение будет активным.
Меня снова отвезли в палату на каталке. Вкололи все обещанные лекарства. Я буквально чувствовала, как сжимается моя матка и каждому уколу была рада. У измученной матки стресс, надо её задобрить, чтобы ребёнку было комфортнее…
— Всё прошло гладко, — успокоил меня врач. — Часик полежите просто для собственного успокоения, вы очень мнительная.
Станешь тут! Юрка ушёл по каким-то важным вопросам, а я лежу и про Юльку думаю. Как она о несётся к тому, что столь важное событие прошло без неё? Подумать страшно… хотя нет, не страшно. Поняла вдруг, что все мои страхи сконцентрированы на моем же пузе. Головой вроде знаю, что ребёнок не мой, но легче не становится. Он же внутри меня растёт, я его чувствую… Я хочу, чтобы с ним все было хорошо.
— Хочешь мороженку? — заглянул в палату Юрка.
И правда, мороженое принёс. Где только успел добыть? Я снова чувствую приступ зависти. Всё Юле досталось, и мужчина, которого я люблю, и ребёнок, которого я ношу… Ничего, пройдёт. Это все гормоны. Мучилась двенадцать лет на расстоянии со своею дурной любовью, и дальше Как-нибудь справлюсь. А пока мороженого поем. Оно по крайней мере вкусное, и со всех сторон понятное.
— Когда мне было девятнадцать, — прервал молчание Юра. — Я встретил девушку. Она была… удивительной. Ничего, кроме мимолетного знакомства у нас не вышло, хотя по сути, все задатки были. Я её спас. Дело было на море, она заплыла за буйки, а море коварно…
— И?
Юрка улыбнулся. Мне стало интересно, каким он тогда был, до всего этого, до Юли, до… меня? Смеялся наверное больше, радовался жизни, кружил девушкам головы…
— Она подарила мне эту верёвочку. Сказала, что та необычная. В ней запас везения. Свой она потратила — я её спас. И что верёвочку непременно нужно отдать, только завязать на ней ещё один узелок. Видишь, сколько их тут? Стольким людям верёвочка уже помогла. Учитывая, что я свое везение, похоже, так и не потратил, тебе точно повезёт.
Я подняла руку. Верёвочка как и была — за запястье. После сцены, устроенной Юлей я её сняла от греха и спрятала. Потом вернула. Сейчас заинтересовалась, перечитала узелки. Тринадцать. Это на счастье или нет?
— А почему тебе не повезло?
— Может, повезло… просто я об этом ещё не знаю.
И почесал кончик носа. Я тоненький браслет накрыла ладонью — нужно его беречь. Не то, чтобы я верила в подобное, но знаете, никакие дополнительные гарантии мне не помешают. Да я хоть в черта лысого поверю, если это делу поможет. Наверное Юля думала так же, и шла на крайние меры, вот так мы и попали в сраку, в которой по сей день и находимся.
— А почему ты Юле не отдал?
— Она сказала, что это не гигиенично, таскать сомнительное украшение после дюжины незнакомых людей. Это было до истории с ребёнком… Потом если честно, я не предлагал.
А я ведь знала — Юльку задело то, что браслет у меня. А не показывать виду у неё получается все хуже хуже. И вообще, слишком много Юли сегодня, даже обидно, учитывая, что её здесь нет. Нет, да только кажется, словно между нами сидит, смотрит укоризненно. В глазах — обвинение. Так и хочется сказать ей, нет, Юля, я сдержусь… Я смогу не показывать свои ненужные никому чувства.
Мороженка закончилась, Юрка снова ушёл. Я глаза закрыла, лежу, перебираю эти узелки, которые связаны чужими руками. Прибавится ли сюда мой? Дверь открылась, я повернула голову, но это был врач.
