— И перепугать беременную женщину?
Влада кинула на меня короткий взгляд, но ничего не сказала. Налила кофе по двум кружкам, в свою щедро плеснула пустого кипятка. Наверняка на вкус помои, но ей виднее, что ребёнку полезнее, а что нет. Я глоток сделал, кружку отставил. Добрел до ванной и с удовольствием умылся холодной водой. Вот теперь чувствую себя человеком, теперь и кофе допить можно…
Платье на Владе совершенно простое, я бы даже сказал — целомудренное. Просторное, в полоску, длиной по колено. Но ткань тонкая, и когда Влада ходит по кухне делая немудреные ежедневные дела, вроде расставления чистых чашек по полочкам, платье её обтекает. Именно так. То надуется парусом, когда Влада присаживается насыпать корма псу, в следующий момент прильнет к коже обрисовывая изгибы. И я смотрю, да, смотрю. Мне нравится на неё смотреть. Я замечаю, что болезненная бледность её почти покинула. Влада все ещё очень худая, но теперь по крайней мере не кажется, что она рассыпится от неосторожного движения. И несмотря на худобу, её фигура очень женственная. Грудь стала больше… И мне неловко, что я вижу эту разницу, она говорит о том, что я сука, давно уже пялюсь, если помню, как было до! Но… остановиться мне не по силам. Смотреть, когда она не ловит моих взглядов, это единственное, что мне дозволено.
На в этот раз явно все пошло не так. Владка обернулась и поймала мой жадный взгляд. Правда истолковала его по своему, что я понял только после длинной, мучительной паузы.
— Он стал гораздо больше, буквально на глазах в последнюю неделю, — сказала она прикасаясь к животу. — Движения Ваньки я почувствовала около восемнадцатой недели. А этот малыш уже… Хочешь потрогать?
И шагнула ко мне. Я растерялся, но ладони буквально обожгло, пальцы свело от желания потрогать. Да, блин, я хочу потрогать!
— Как?
Я протянул руку. Владка подошла ещё ближе. Положила свою ладонь на самый низ живота, усмиряя ткань платья, позволяя ей облепить живот, который и правда подрос изрядно. А потом взяла пою руку и пристроила её прямо по центру. Я замер. Живот был… тугим. Кожа на нем словно туго натянута, хотя по сравнению с моей сестрой он ещё маленький совсем. Я дышу через раз, и руку отнимать не хочется.
А потом… по животу словно рябь пошла. Лёгкая вибрация. Не сравнимо со слоненком, который прячется у Натахи в животе, тот так шевелится, словно наружу вырваться хочет. А тут… совсем легко. Словно бабочка.
— Чувствуешь? Он всегда активничает по утрам, а потом спит почти до вечера.
Движение ребёнка было лёгким, почти невесомым, едва заметным. И к сожалению — весьма не долгим. Малыш либо затих, отказываясь шевелиться по заказу, а может я просто его больше не чувствую, все же, он слишком мал. А я руку от живота отнимать не хочу.
— Я его чувствовал…
— Он живой.
Смотрит на меня, сидящего, сверху вниз и улыбается. И до меня медленно доходит, что все то время, пока мы пытаемся решить личные проблемы, пытаемся понять, что с ребёнком, какова будет его дальнейшая судьба, она просто растит его в животе, и да… для неё он живой. Не плод, не эмбрион. Ребёнок.
Я убираю руку. Ей сразу становится ощутимо холодно. Мне — неловко. Я поднимаюсь со стула, Владка делает буквально полшажка назад. Она высокая, Влада. Совсем немного ниже меня, и когда стоит друг напротив друга, то смотрим прямо в глаза друг другу. Молчим. Привычно уже молчать, молчим мы гораздо чаще, чем говорим.
— Я поеду, — говорю я.
Тянусь к ключам от автомобиля, которые бросил на столешницу. Влада и не думает отодвигаться, и долгих несколько секунд наши лица так близко, что я вижу каждую ресницу, россыпь мелких, почти прозрачных веснушек, сосредоточенную морщинку на лбу… А потом я схожу с ума, я целую Владу.
Глава 21. Влада
Первое, что я поняла — это неправильно. Пиздец просто, как неправильно. Второе — я не хочу, чтобы это останавливалось. И я точно не прекращу поцелуя первой. Я ужасно напряжена, так, словно в любой момент просто упаду в обморок. Я не чувствую его вкуса, я не чувствую его запаха, колкости его щетины. Нет возбуждения даже. Я только боюсь, что это закончится, точно закончится… и вот это и будет правильно. Но, сука, не сейчас, не в эту секунду…
Поцелуй прервался. Стоим, смотрим друг на друга, шумно дышим. Молчим, потому что сказать нечего, по крайней мере я придумать слов не могу.
— Неправильно, — наконец говорю я. — Неправильно…
И ругаю себя за эти слова. Юрка отходит на шаг, задевая табурет, потом бьёт кулаком в стену. Так бьёт, что штукатурка сыплется мелкой пылью, а на побелке остаются неряшливые пятна его крови. Ну вот, костяшки разбил. Он выходит на улицу, я боюсь того, что он сейчас уедет, так ничего и не сказав, и этот поцелуй останется в моей памяти просто случайным, пусть и невероятным эпизодом. А я хочу помнить его как чудо. Единичное, от этого вдвойне ценное.
Пёс, который обычно носится так, словно ему в задницу вечный двигатель затолкали, сейчас притих, смотрит на меня внимательно, как будто понимает все.
— Только не обвиняй меня, пожалуйста, — прошу я у собаки. — Это было лишь раз. Да, не оправдание… но я не хочу оправдываться.
Ребёнок в животе порхнул бабочкой, подтверждая мои слова, а пёс только вздохнул устало, говоря — если что, сама виновата будешь… ну и ладно, буду. Я прижала пальцы к губам, и снова подумала — Юра меня поцеловал. Господи, меня поцеловал… муж моей сестры, отец ребёнка, которого я ношу в животе, отец моего племянника… Я знаю, что этот поцелуй никогда не повторится, и безумно жалею, что просто стояла парализованной испуганной дурочкой, не осмелившейся даже его коснуться…
И Юрка ушёл. Значит, в этом тоже я виновата… но потом, буквально через несколько секунд в приоткрытую дверь залетает запах сигаретного дыма. Радуюсь по детски, не ушёл, курит… Иду за ним. Он сидит на крыльце, ожидаемо, курит. Присаживаюсь на ступени рядом с ним.
— Может неправильно, — наконец говорит он, и я благодарна ему за эти слова, за любые вообще слова, после того, как случилось непоправимое, только бы не уехал молча. — Но это было нужно. Я не жалею, поняла? Просто… запуталось все ещё больше. Прости.
Я киваю — отчего бы не понять. И прощаю, да. Касаюсь его руки. И правда, сбиты костяшки… покраснели, из двух сочится кровь, но не сильно, лишь кожу испачкала, очертив её красной, запутанной сеткой. А потом чуть склоняюсь, и целую ссадину. Едва касаюсь губами. Затем облизываю их и чувствую вкус его крови. И радуюсь тому, что чувствую… Я не почувствовала нашего первого поцелуя, только шум набатом в голове, а кровь чувствую. И запомню этот вкус, унесу его с собой.
— Отвези меня домой, — прошу я. — Сколько уже можно прятаться…
Юрка встаёт и подаёт мне руку, о которую я с удовольствием опираюсь. Мы собираем вещи, шутим, делая вид, что ничего не случилось, пёс с лаем бегает между нами, с удовольствием «помогая» в сборах. Вещей у меня не так много, зато много варенья, которое я тоже тащу в город, оставив несколько баночек для хозяев. В городе раздарю, тем же соседям… Кому-нибудь.
