Гидеон внимательно рассматривал столешницу, покрытую пятнами.
– С моей точки зрения, – наконец ответил он, – в твоем плане слишком много недочетов. Во‐первых, там вовсе не так весело, как ты себе представляешь. Можно подумать, у нас одни развлечения ночи напролет, но на самом деле скука смертная. Здесь, поверь мне, гораздо лучше. Во‐вторых, ты там никому не понравишься…
– Я и здесь никому не нравлюсь.
– В‐третьих, – Гидеон поджал губы и метнул взгляд в окно, будто хотел убедиться, что никто не шпионит, не пытается влезть в дом, – кажется, у меня нарисовалась проблемка. Знаешь, если меня поймает Охота…
Последнее слово он произнес так тихо, что Томас скорее прочел это по губам, чем услышал.
– Что они с тобой сделают? – он склонил голову набок, с интересом наблюдая за реакцией.
Гидеон вздрогнул, и испуг в его глазах выглядел вполне натурально.
– О, ничего особенного, – нервно хохотнул он. – Всего-навсего превратят в дичь и будут травить псами, а после того, как от меня останутся одни косточки, все повторится снова, и так бесконечно. Сущий пустяк, в самом деле! Так что, прости, я бы хотел быть полезен – тем более что ты мне по-настоящему нравишься, – но ничем помочь не могу.
Томас вздохнул с сожалением. Некоторое время он смотрел на свои руки, будто пытаясь решить, что делать дальше. Гидеон ободряюще похлопал его по плечу и очень удивился, когда сын опять вернулся к теме:
– Наверное, я должен извиниться. Мне не удалось ясно выразиться, поэтому тебе показалось, будто я прошу об услуге. Но это не просьба. Я требую, чтобы ты проводил меня в тот, другой мир – не знаю, как ты его называешь. Я имею право увидеть то, чего лишился вместе со свободой передвижения и прочими мелочами вроде нормальной жизни.
– Ты как будто винишь в этом меня, – Гидеон прищурился. Кто-то сказал ему, что это проникновенный взгляд, хотя на самом деле он был похож на плохого актера в ситкоме.
– Так и есть, – кивнул Томас и улыбнулся, на этот раз широко и радостно. – Конечно, виню! Марджори умерла, к счастью для нее, так что теперь у меня остался только ты, чтобы сорвать злость.
Гидеон собирался что-то ответить, но Томас его опередил. Он крепко схватил отца за запястье и плюхнул его ладонь на кофейный столик так, что столешница завибрировала. Гидеон не успел испугаться, как все четыре зубца вилки вошли прямо в середину кисти ближе к безымянному пальцу. Он открыл рот, словно собирался закричать, но вместо этого только судорожно глотнул воздух и болезненно заскулил. Одной рукой Томас крепко держал его запястье, не давая двинуться, а второй – черенок вилки. Взгляд у него был задумчивый, как будто он никак не мог решить, вытащить ее, провернуть или протолкнуть глубже.
– Я тут немного покопался в интернете, – признался он, – и выяснил, что такие, как ты, на дух не переносят железа. Забавно, что найти чистое железо без примесей в двадцать первом веке – настоящая проблема, ты знал?
Гидеон всхлипнул и попытался пошевелить пальцами. Томас цокнул языком и крепче сжал вилку – этого оказалось достаточно, чтобы отец передумал.
– Поэтому я предположил, что достаточно будет и сплава. Но какой процент других веществ допустим? И какие сплавы подходят, а какие нет? Оставалось только поставить эксперимент. Эта вилка сделана из нержавеющей стали, в ней около семидесяти процентов железа. Как видно, она прекрасно действует.
Томас слегка повернул вилку. Гидеон вскрикнул и отвернулся, отводя взгляд от дорожек крови, стекавших по руке.
– Раны на тебе быстро заживают, но нигде не сказано, что ты при этом не чувствуешь боли. Я понимаю, что ты боишься Охоты. Но она там, а я – здесь. И я очень, очень замотивирован изменить свою жизнь к лучшему.
Гидеон что-то проблеял, но так тихо, что слов было не разобрать. Томас придвинулся ближе.
– Давай еще раз, более разборчиво, пожалуйста.
– Это непросто! Туда нелегко попасть! Нужен… Вытащи ее!
– Сначала закончи фразу, если тебе не сложно. Кто нужен?
– Проводник!
В комнате воцарилась такая тишина, что позвякивание чашек прозвучало оглушительно. Гидеон с Томасом одновременно обернулись. Салли стояла у входа в гостиную с подносом. Белые чашечки были такими крохотными, что заварочный чайник рядом с ними казался настоящим гигантом.
Салли, не отрываясь, смотрела на воткнутую в кисть Гидеона вилку. Ее глаза не двигались, как у отключенного от сети андроида.
– Салли, – сказал Томас мягко, – мне очень жаль…
Она так резко развернулась, что посуда едва не слетела с подноса, и скрылась на кухне. Неудачно, подумал Томас. Он выдернул вилку из руки Гидеона, и кровь хлынула ручьем, заливая стол. Гидеон перестал сдерживаться и следующие несколько минут провел, кувыркаясь по полу и оставляя смазанные пятна на ковре. Он то причитал тихо и бессвязно, то завывал в голос. Томас ждал, пока он успокоится и они смогут снова поговорить. Обычно людям требуется некоторое время, чтобы прийти в себя после травмы, но Гидеон человеком не был, и Томас рассчитывал, что он справится быстрее.
Салли снова выросла в дверном проеме, бесшумная, как призрак. К моменту ее появления Гидеон уже затих и даже сел, опираясь спиной о диван и баюкая руку со скрюченными пальцами. Кисть слегка дрожала, но Томас заметил, что кровь уже свернулась и пальцы, судя по всему, сохранили подвижность.
Салли подошла к Томасу.
– Вот, – сказала она, положив перед ним стопку белых салфеток. – Еле нашла.
Глава X
КРИС
Окрестности горы мы обшаривали несколько дней. Я научился не мерзнуть, ловчее двигаться по снегу и брать с собой снэки. Салли по-прежнему приходила в лагерь разливать какао и чай. Настроение у нее вроде было хорошим, новых синяков я не заметил. Она не рассказывала, где сейчас живет (да и не мое это было дело), но Томас на поисках больше не появлялся.
Сначала мы по-прежнему ночевали в школе, но потом Клэр предложила перебраться к ней. «Удобнее, чем спать на полу», – заметила она, и никто не стал спорить. В ее гостевой комнате были односпальная кровать и раскладной диван. На кровати спала Айрмед, а мы с Финном заняли диван.
Настроение Финна все так же колебалось изо дня в день, но я успел к этому привыкнуть. Каждый вечер, когда я заворачивался в одеяло, как в кокон, он взбивал подушки, устраивался рядом со мной, брал ноутбук и принимался щелкать по клавишам. Я засыпал под этот убаюкивающий размеренный звук, размышляя о жизни.
Мой старший брат Луис приходил ко мне на каждый забег. Моей любимой дистанцией были десять миль, так что ему приходилось сидеть на трибуне больше часа, прежде чем я финиширую. Понятия не имею, чем он занимался все это время, но, когда гонка заканчивалась, я первым делом замечал ядовито-розовую футболку брата, который ждал меня в толпе болельщиков с бутылкой воды и полотенцем. Мы никогда не были с ним особо близки, не вели разговоры по душам, он даже спортом не увлекался. Но каждый раз Луис приходил проводить меня на старт и встретить на финише. Это было нашей с ним традицией, которая делала мой мир более стабильным.
