Я замер с открытым ртом и выпученными глазами. Никто никогда еще не предлагал себя вместо одного из охотников. Вместо дичи – случалось, хотя это всегда была сложная и неоднозначная сделка. Но чтобы кто-то вот так обсуждал наш состав…
Да и вообще что за манера решать за другого человека! Правда, мы никогда не спрашивали Грейс, нравится ли ей с нами. Она присоединилась к Охоте случайно: не умоляла взять ее, как Диан Кехт, не пришла, погруженная в пучину отчаяния, как Дайре, и не искала убежища из-за того, что ее дом разрушили, как Карах. Ее приход был чистой воды совпадением. Нам не хватало охотников – и она приняла наше предложение.
Строго говоря, если Грейс захочет от нас уйти и предложит кого-то на замену, скорее всего, мы согласимся. На моем веку сменилось немало всадников. Не всем из них нравилось то, чем мы занимаемся. Каждый раз вздыхаешь с облегчением, когда такие попадают за Врата. Обычно это случается быстро.
Мне стало так грустно, что я почти перестал радоваться возвращению тела. Конечно, я переживу уход Грейс, как пережил уже много расставаний. И все-таки с ее появлением в нашей компании что-то изменилось. Ладно, в моей жизни с ее появлением тоже что-то изменилось, хотя я терпеть не могу громких заявлений.
Грейс остановилась, почти дойдя до костра. Сестры умолкли. Я слышал потрескивание поленьев и видел теплые отсветы на смуглом лице Лоры и золотистых волосах Вивиан. Крис тоже притормозил и вопросительно посмотрел на девушку.
– Грейс, – решительно обратилась к ней Вивиан, – мы решили, что ты выберешь сама.
Я не видел лица подруги, но мог догадаться, что ее брови поползли вверх. К нам подошла Лора и заглянула дочери в глаза.
– Вивиан может дать тебе хорошее образование…
Та скрестила руки на груди и фыркнула.
– Деньги, Грейс. Моя сестра хочет сказать: «Вивиан богата и не знает, куда девать деньги, так почему бы ей не потратить их на тебя?» Зато Лора даст тебе материнскую любовь. А еще получит мой дом и все прочее как наследница первой очереди – я еще не успела отписать свое имущество кошачьему приюту.
Девушка переводила взгляд с тетки на мать.
– Что скажешь, милая? – улыбнулась Лора.
– Кто? Я? – переспросила Грейс с таким фальшивым удивлением, что мне стало смешно. – О, так вы решили наконец узнать мое мнение? У вас так хорошо получалось обсуждать меня в третьем лице.
Со стороны костра донеслись короткие смешки. В Дикой Охоте не очень много развлечений, и мы всегда подслушиваем. А потом Грейс сказала то, на что я так надеялся:
– Никто из вас сюда не попадет. Потому что я остаюсь.
Посыпались яростные возражения. Но я не мог отделаться от мысли, что Вивиан и Лора говорят не с реальной Грейс, которая стояла прямо перед ними, а с той, что жила исключительно в их головах. Та Грейс, которую знал я, могла взять нож, но отказаться убивать. Она умела оставаться спокойной в безвыходных ситуациях и раз за разом поднималась на ноги, когда ее били. А еще, если она что-то решила, ее было невозможно переубедить. Эта настоящая Грейс слушала мать и тетку молча, но видно было, как она устала.
Мне было до жути любопытно, что же она все-таки ответит. Но Грейс явно не нуждалась в лишних свидетелях, поэтому я не стал возражать, когда она передала меня Дайре и попросила подождать ее возле костра. Крис остался в теплой семейной компании, но время от времени бросал напряженные взгляды в нашу сторону.
– А котеночек-то выпустил коготки, – не без удовольствия протянул Дайре, который уже успел переодеться в обтягивающее боди ядовито-розового цвета и едва прикрывающие задницу шорты.
Грейс была совсем не похожа на котеночка, но спорить с Дайре я поленился. У костра собрались все, включая Диана Кехта. Почему Грейс решила остаться? Озвучь я этот вопрос, меня бы подняли на смех, а Дайре точно вставил бы что-то вроде: «Конечно, ради тебя, малыш!» Моя уверенность в себе и без того сейчас была не на высоте, лишнего удара она не вынесет.
Меня взял к себе Карах и, пристроив на твердых коленях, покормил похлебкой. Я все никак не мог перестать смотреть на беседующих. Они отошли к самой кромке воды, достаточно далеко, чтобы мы их не услышали, и уселись там уютным полукругом. Судя по жестикуляции, сначала они ругались, потом мирились, потом обнимались и, наверное, прощались. Если только Грейс не передумала.
В кои-то веки Дайре не встрял со своими идиотскими шуточками, а Карах с Фраганом не стали комментировать. Только Макдар посмеивался чему-то своему в бороду, а недавно вернувшийся из моря Рон с мечтательной тоской смотрел на волны.
– Сыграй нам что-нибудь, Карах, – попросил Айнар. Я так редко слышал его голос, что сперва не понял, кто говорит.
– Да, согрей нас музыкой, – пробасил Ухтред. Еще один молчун, решивший озвучить свои мысли. Ну что ж, раз в год и палка стреляет.
Стоило Караху достать из-за пояса флейту, как все оживились. Меня забрал к себе Дайре и нежно почесал за ушком, как щенка. Тем временем золотоволосый поднес инструмент к губам и заиграл.
В воздухе разлилась музыка, от которой становилось легче на душе. Звуки были тихими и пыльными, словно ветер, сдувающий песок. Они сливались с шумом прибоя, баюкали, умиротворяли… Флейта рассказывала о том, как мы все устали, как закончился еще один охотничий сезон, и это казалось одновременно концом и началом. Мелодии Караха после последней Охоты всегда были печальными, как ледяные звезды над морем. Каждому эта песнь дарила что-то свое. Мне она напомнила о чувстве, которое рождается в теле, когда его омывают воды океана, лишь немного прохладнее воздуха. Ты лежишь, распластавшись, под синим бархатным небом и позволяешь волнам уносить тебя все дальше и дальше от берега, пока под тобой не вспыхнут голубые огни медуз и хрустальные дворцы незнакомых городов, куда дорога открыта лишь Рону…
Но было в музыке что-то еще, что я никак не мог уловить. Карах как будто и сам не знал, куда заведет его гармония. Он несколько раз поменял тональность, посыпались хаотичные рваные ноты, которые привели меня в состояние странного радостного возбуждения, когда я понял: Карах сыграл Грейс. Наконец-то она появилась в его флейте – не отдельной ровной мелодией, а короткими отрезками, меняющими общую канву музыки. Наш мир ширился. Охота преображалась.
За его спиной я увидел две огненноволосые фигуры. Брат с сестрой стояли неподвижно, прикрыв глаза и слушая песню Этой Стороны – места, где они появились на свет, выросли из песка или земли, из воды или солнечных лучей… Они были плотью от плоти этого мира, и от этого мне стало страшно и одновременно весело. Не эта реальность выплюнула их, а они сами отказались от нее.
Карах оборвал мелодию на резкой высокой ноте и позволил глубокому молчанию поглотить нас.
– Нам пора, – сказал Финн, – все готово.
⁂
Мне отчего-то сделалось так позорно страшно, что глазам стало горячо. Даже мягкие, баюкающие руки Айрмед, ее волосы, от которых пахло тыквенным пирогом и сладким осенним ветром, не успокаивали. Я лежал на холодном и твердом столе, пристегнутый за лоб, как будто мог вскочить и убежать. Мимо меня ходили обряженные в белое близнецы. Пахло чем-то едким и химическим, а вокруг слышался только сухой шорох врачебных костюмов и неприятное позвякивание инструментов.
