На сотню баксов дороже «стечкин», это вообще самое мощное и
самое точное из пистолетов, что можно купить на наших рынках. Еще люгер неплох,
но у того магазин маловат, скорострельность вовсе хреновая. «Стечкин» поражает
цели за сотню метров. И хотя это пистолет, пулемет и карабин – все вместе, он
невелик, носить скрыто легко. Стрелять можно как одиночными, как и очередями.
Скорострельность ниже, чем у «узи», там что разброс патронов по сторонам не так
велик, а патронов хватит – двадцать в магазине. С ним если кого и зацепишь, то
меньше, чем при стрельбе из «узи». Зато ствол так уводит вверх, что бедные
воробьи...
Слава вскипел:
– Да не собираюсь я стрелять невинных! Или твоих
гребаных воробьев!
Филипп покачал головой:
– Невинных нет. Господь наш сказал, что все виновны уже
от рождения. Все грешники. Так что лупи всех, а Бог разберется, кого в ад, в
кого к себе... Ладно, это я так. О револьверах думать даже не стоит: взводить
курок, скорострельности никакой, это только в кино ковбои палят так, что два
выстрела сливаются в один... Есть еще АКС, но это дрянь, дрянь. Мелкий калибр,
а его тонкие пули прошибают насквозь почти без вреда. Ну, если не заденут
артерию. Даже пуля, пробившая печень навылет, редко вызывает шок. На моих
глазах парни, раненые в руку, ногу, в плечо – вели тяжелый бой, отстреливали по
два магазина, выпускали по пятнадцать гранат из подствольника, а когда бой
заканчивался, с удивлением замечали, что в трех местах прострелен этими
пятимиллиметровыми пульками. При той уровне адреналина, что у твоего
перепуганного гада, он почувствует ранение навылет только в отделении милиции,
где его будут выспрашивать о твоих приметах
– А если всадить в него весь магазин?
– Ну, Слава, будь серьезнее... Ты ж видишь, я молчу,
что АКС стоит за тыщу баксов, а где их взять? А самое главное, что потом?
Уходить с оружием? Если оставить, то где брать каждый раз тыщу зеленых?
Он угрюмо умолк, брезгливо поковырялся в бумагах, выискивая
газету с телепрограммкой. Вообще-то печатают все наперебой, но одни выделяют
крупным шрифтом фильмы, другие снабжают комментариями, и Филипп все еще не
выбрал, какую телепрограмму оставлять, а какие выбрасывать, не глядя.
На пол попытался выскользнуть сложенный вчетверо листок,
Филипп поймал на лету.
Слава спросил обеспокоено:
– Что-то случилось? У тебя такая морда лица...
– От Дмитрия, – сообщил Филипп мертвым голосом.
Развернул, в листке поблескивали ключи от подъезда и квартиры Дмитрия. Он
повертел листок со всех сторон, даже посмотрел на свет. – Даты нет. Даже
непонятно, когда послал...
– Послал? Это же не письмо.
– Да он мог оставить кому-то, чтобы потом передали.
Кому мог доверить и ключи.
– Что там?
Филипп молча протянулся листок. Корявым почерком было
написано: «Хотите получить свой миллион? Играйте в Русское Домино, а затем
наберите в любом швейцарском банке день, месяц и год рождения своей матери».
Вместо подписи на них смотрела веселая рожица.
– Ты уверен, что это от него?
Голос Славки вздрагивал, колеблясь между страхом и надеждой.
Филипп ответил вопросом на вопрос:
– А ты не помнишь, что он называл швейцарским банком?
Слава нахмурился, вспоминая, потом просиял, хлопнул себя по
лбу:
– Ну да, слышал как-то! Когда-то мы у него сидели, а
какой-то жлоб звонил снизу в домофон. Дима тогда еще сказал, что его личный
швейцарский сейф еще и разговаривает, только деньги сам печатать отказывается.
А что... ты думаешь, что-то связано с этим домофоном?
Филипп выцедил последние капли, черные как деготь, опрокинул
и посмотрел на лениво расползающуюся жижу. Фигура получилась похожей на
осьминога, даже на кальмара, если считать опрокинутую чашка за панцирь.
– Нам будет удача, – определил он и
поднялся. – Пойдем?
Уже на лестнице Слава спросил:
– А если бы фигура получилась другой?
– Все равно удача, – упрямо сообщил Филипп. –
У меня хоть черный кот, хоть поп, хоть баба с ведрами – все одно удача. Других толкований
я не знаю.
Глава 15
На крыльцо взбежали по-хозяйски, но впервые Филипп не стал
тыкать пальцем в коробочку замка домофона. Слава задержал дыхание, когда Филипп
приложил магнитный ключ, вдруг почудилось, что ничего не получится, но коротко
пикнуло, Филипп рывком открыл тяжелую металлическую дверь.
Лифт без задержек поднял на этаж Дмитрия. Чувство тревоги
усилилось, в коридоре непривычно тихо,
Филипп долго тыкал ключ в скважину, оказалось – не той
стороной, наконец оба вошли, постояли в прихожей, осматриваясь, прислушиваясь,
стараясь уловить угрозу, пусть даже давно миновавшую.
На кухне мерно капала вода. Филипп наконец бочком
продвинулся вперед, прошелся по обеим комнатам, наклонялся и принюхивался,
ничего не трогал, словно в комнате лежал труп, и рискованно было стереть чужие
отпечатки или оставить свои.
Слава крикнул из прихожей:
– Что-нибудь есть?
– Следов борьбы нет.
– Что же, он ушел сам и не вернулся?
– Похоже на то.
Слава выругался:
– Сволочи!
Филипп вернулся, Слава отступил и смотрел как тот снял
трубку, без усилий содрал кожух домофона, под ним оказалось нечто похожее на
калькулятор. Слава присвистнул, а Филипп начал медленно тыкать в цифры пальцем,
время от времени останавливаясь и двигая складками на лбу: не всяк в наше время
помнит день рождения матери.
Наконец он остановился, в глазах было вопрос. Слава
поглядывал обеспокоено, но услышал только как далеко внизу за окном сработала
автомобильная сигнализация. Филипп вздохнул, лицо сразу постарело, осунулось.
Его пальцы воткнули кожух домофона на место, повесили трубку.
И в этот момент рядом едва слышно скрипнуло. За обоями
словно бы что-то шелохнулось. Слава замер, его палец тянулся к стене. Филипп,
уже что-то догадываясь, резко выбросил вперед руку. Пальцы пробили бумагу. В
темноте смутно белели стопки нарезанной бумаги.
Рука Филиппа вернулась на свет. Оба уставились во все глаза.
На ладони лежала толстая пачка долларов, аккуратно перехваченная аптечной
резинкой. Слава выдохнул:
– Ну, механик... Ну, хитроумный...
Филипп сказал с тоской:
– Но что это?
Он снова запустил руку в тайник, пошарил, отвернув лицо.
Дыра зияла отвратительная и страшная, как будто в стену попал небольшой снаряд.
Тайник небольшой, да большой и не выдолбить в такой стене, однако пять пачек,
которые вытащил в конце-концов Филипп до последней бумажки, занимали в нем не
больше трети.
