Дочь заглянула в кокетливом фартушке и с поварешкой в руке,
скривилась, увидев толстенный том, которым легко убить взрослого грабителя:
– Все ответы?.. И даже на противостояние с НАТО?
Я кивнул, а она с победоносной улыбкой вернулась на кухню.
Гений потому и гений, подумал я, что успел увидеть еще тогда зародыш проблемы и
еще тогда предложил решение. Вернее, решение нашел сам народ, а гений это
решение обосновал и выдал еще тогда. И вот, сто пятьдесят лет спустя... да
какие сто пятьдесят, уже почти двести лет прошло, мы наконец-то решаемся
сказать это вслух. Признаться, что прав был один, а не рота, даже не дивизия
юристов, дипломатов, аналитиков и политиков.
А рано утром, когда еще не все члены команды Кречета
собрались в его кабинете, я набрал на клаве Война и Мiр. Том IV, часть III, 1.,
ткнул в «Enter», и через пару секунд бешеного поиска на экране появился крупно
набранный абзац гениального произведения.
Коган присмотрелся, проворчал:
– Опять боевик... Что-то вы на место министра культуры
метите? Свое уже зашаталось?
– Читайте, – сказал я настойчиво. –
Читайте!.. Ведь никто из вас Толстого не читал, признайтесь... В школе
проходили, да и то по кино с Бондарчуком... Нет, скорее – с очаровашкой Одри
Хэпберн. Читайте!
Только Егоров проигнорировал, остальные начали шарить
глазами по экрану. Когда все закончили или заканчивали, вон Яузов даже губами
шевелит, словно по складам разбирает, я сказал с волнением и горечью:
– С простотою, но с целесообразностью! Не разбирая
ничего, поднималась, опускалась и гвоздила... пока не погибло все нашествие.
Ну, а если бы мы тогда позволили французам навязать нам свои правила ведения
войны? Что было бы?.. Не знаю, но войну бы мы проиграли с треском. Россия проиграла
бы!
Егоров отстраненно помалкивал. Яузов кашлянул, сказал с
неловкостью:
– Толстой гений... Я не знаток языка или там образов...
А вот что посмел сказать такое... Сказать правду!
Коган бросил с нервным смешком:
– А может гениальность в том, чтобы говорить правду?
Ну, такое, что на века. И не ту, что по мелочи, а вот такую... Во всяком
случае, будем считать, что господин Толстой входит в состав правительства. И
тоже подает голос.
Егоров наконец повернулся в нашу сторону. Мгновение
прислушивался, поднял руку:
– Поддерживаю предложение господина Толстого. Считаю,
что Россия сейчас прижата к стене еще больше, чем была в 1812-м. И мы имеем
право наносить удары везде, где достанем.
Коломиец сказал с горящими глазами:
– И черт с ним, что скажет мировое сообщество! Тогда
симпатии многих тоже были на стороне просвещенной Франции! У нас-де крепостное
право, даже рабство, дикость, цивилизованная Франция придет и наведет
порядок... А сейчас – нецивилизованная, но богатая Империя придет и наведет
порядок в банковской сфере.
Дверь отворилась, Кречет вошел стремительный как штурмовой
танк, брови грозно сдвинуты, но когда посмотрел на нас, в запавших глазах
полыхнуло удивление:
– Что это у вас у всех гребни поднялись?
Ответить никто не успел, наперерез бросился секретарь Совета
Безопасности:
– Господин президент! Снова в Чечне захвачено двое
заложников. Мы уже послали группу из депутатов для переговоров об освобождении,
Кроме того с ними вышли на контакт наш вице-премьер по социальным вопросам,
председатель комиссии...
Кречет слушал долгое перечисление всех групп, крупных
личностей и всех сложных действий, которые могут в конце-концов привести к
освобождению заложников, прервал:
– Я скажу ужасную вещь... это не для прессы, ты, Михаил,
проследи... но проблеме с заложниками придаем чересчур... Если в благополучной
Бельгии это в самом деле трагедия – у них там бельгийцев раз-два и обчелся, то
для нашей России, где в одной Москве ежедневно кто-нибудь мрет от голода или
бросается с балкона, а уж по всей голодной России... это просто показуха! Да,
показуха. Вот, мол, и мы – цивилизованные, боремся за освобождение заложников
любой ценой... Черт, я бы за слова «любой ценой» вообще расстреливал!.. Ишь,
иезуиты. Запад навязал нам правила игры, по которым мы вообще загнемся. У нас
Россия голодает, зима надвигается, города не обеспечены топливом, а если наше
правительство поедет всем скопом договариваться с бандитами о выкупе
заложников... то зимой вымерзнут миллионы! Да еще от голода помрет миллионов
десять...
– Господин президент, но нельзя же ничего не делать.
– Это забота Сказбуша или Егорова. Пусть освободят и
доложат.
Секретарь попытался возразить:
– Но если среди заложников кто-то погибнет, это вызовет
нежелательный отклик в прессе...
Кречет огрызнулся:
– Мы все ходим на краю гибели!.. Когда Россия станет
такой же благополучной, как Швейцария, тогда и мы будет рублем. А пока пули
дешевле. А что погибнет кто... Я же сказал, каждый день в стране сотни людей
гибнут от голода, холода, безработицы – об этих кто-то думает?
Сказбуш подошел сбоку, сказал негромко:
– Поступила важная информация. Мне доставили секретный
код, по которому могут быть запущены ракеты с из военной базы на Гуантанамо.
Кречет спросил недоверчиво:
– Ого!.. Откуда такие сведения?
Сказбуш сказал скромно:
– От третьих лиц, но это абсолютно верная информация.
Добывали ее сотрудники... одной разведки. Господин президент, то государство
очень обеспокоено усилением Империи Зла. Империя... единственное образование,
которое любое знание упорно приспосабливает для самых низменных утех, начиная
от порно по Интернету и кончая сексшопами с довольно странными объектами из
самых лучших экологически чистых материалов, разработанных самыми
высокооплачиваемыми учеными в мире! Так что разведки начинают сотрудничать с
нами все активнее. От единичных акций, которые никогда не афишировались, до
постоянного тесного сотрудничества...
– ... которое тоже не будет афишироваться, –
кивнул Кречет. – Да-да, понимаю. Но основную тяжесть этой войны, как и во
Вторую Мировую, нести нам, России. А остальные присоседятся потом.
– Поделимся славой, – предложил Сказбуш.
– Поделимся... И пусть нам общим памятником будет...
разрушенная до основания Империя Зла. Черт бы ее побрал! Моя мать до сих пор не
понимает, как этим... ну, этим!.. можно заниматься днем, да еще при свете дня.
Она всегда просила погасить свет. Как и все женщины ее возраста. Дня них секс –
это было таинство. Да какой к черту секс! Секса не было, было некое исполнение
супружеских обязанностей... Не больше, не меньше.
– Сексуальная революция, – сказал Коган со сладким
подвыванием.
– И они, – продолжил Кречет, будто не
слыша, – не могут понять, как все это в одночасье рухнуло. Для старшего
поколения эта катастрофа намного значительнее, чем вторая мировая война. Это...
это другой мир, в который они до сих пор всматриваются с потрясенным
непониманием. Раньше было «Не давай поцелуя до свадьбы», а теперь после
траханья: «Мальчик, а как тебя зовут?» или: «Ну и что, если вчера трахались?
Разве это повод для знакомства?»
