– А за Уралом?
– Восточная Сибирь уцелеет практически вся. Разве что
удастся превратить Комсомольск-на-Амуре в лунный кратер. Там строят атомные
подлодки, этот завод... а там весь город – завод. Так что на него ракет не
пожалеют, не пожалеют! Еще уцелеет часть Западной Сибири: слишком великаниста,
чтобы всю атомными бомбами. Так что мы останемся с третью населения, а Империя
– с кучей тараканов. Они к радиации страсть как устойчивы.
Коломиец в растерянности вертел головой:
–Да что же это за сценарий? А ПВО на что тогда?
Яузов хмыкнул:
– Ишь, какие слова министр культуры знает! Никак
сержантом ко мне просится? Вы же слышали, две трети американских ракет собьем
еще над Европой. И Украиной. Имперцы тоже собьют две трети наших птичек. Ну,
там же. Над теперь уже географическими территориями Хохляндии и прочей Европы.
У юсовцев по Европе хорошие противоракетные комплексы, успеют сбить первую
волну, пока... словом, пока их самих... Нет, не побьют: засыплет обломками.
Кречет смотрел набычившись, прорычал:
– Вывод?
– У имперцев их варианты сценариев дают тот же
результат, – сообщил Яузоа. – Так что там понимают: мы из
столкновения выходим сильно потрепанными, даже очень сильно, а они... не
выходят вовсе.
Коган фыркнул:
– Вы это всерьез?
– Вы о чем? – ядовито поинтересовался Яузов,
впервые не назвал министра финансов по имени-отчеству, что можно было понимать
по-разному. – Вы о чем, позвольте поинтересоваться?
– Такой доктриной нельзя угрожать, – сообщил
Коган. – Наши потери слишком велики, и в Империи понимают, что мы на столкновение
не пойдем.
– А они будут продолжать наступать?
Коган кивнул:
– Будут. Ведь идут без пролития крови! А для простого
народа что такое его страна? Увы, теперь ЮНЕСКО может объявить годом простого
человека все наше столетие... Ну, пусть не столетие, но сейчас пришло царство
простого, очень простого.... э-э... опростевшего человека. А ему до фени, что
сюда придет Империя. Ему важно, чтобы ему самому пальчик не прищемили! Империя
это понимает, она сама проще свиньи с ее инстинктами, потому издали кричит, что
никому не сделает больно. Ах не больно, отвечает наш простой человек,
называющий себя интеллигентом. Ну тогда идите! Только мой приусадебный участок
не трогайте.
Сказбуш напомнил:
– Есть еще доктрина Андропова.
– Отказ от применения ядерного оружия первыми? –
догадался Коломиец.
– То доктрина Хрущева, – сказал У сварливо. –
Или Брежнева, не помню. А андроповская, это отказ от отказа. А раз уж Россия
взяла на себя все долги СССР, от чего увильнули Украина и остальные республики,
то и андроповская доктрина в силе. Мы вправе применять ядерное оружие первыми!
– Да вроде бы на той натовской базе...
– Там был взрыв от несоблюдения техники
безопасности, – подчеркнул Сказбуш. – А наши ребята еще нигде не
появлялись с ядерной взрывчаткой.
– Да, конечно, – согласился Коломиец
поспешно, – наши ребята там не при чем.
Серые губы директору ФСБ чуть раздвинулись в усмешке.
Кречет, судя по его виду, колебался. Яузов раздраженно
сопел, для прямого как рельс военного министра все ясно, в сторонке нетерпеливо
играл бровью Сказбуш, ястреб настолько, что все остальные ястребы рядом с ним –
голуби.
– Ладно, – ответил наконец Кречет. – Мы
обещали неадекватный ответ. Пора ответить.
– На их общее наступление?
– Нет, – резко ответил Кречет. – Пока только
на десант у Байкала. Равный по болезненности.
– Но с процентами, – сказал Коган
неожиданно. – Мы не можем высадить десант по охране их озера Гурон или
Онтарию... достаточно засранных, надо сказать, но обязаны ударить по самому
больному. Они ударили по нашей чести, в ответ надо ударить по тому
единственному, что они понимают.
На него посматривали с удивлением, только я понимал, что
движет министром финансов, половина многочисленной родни которого живет в
Израиле.
Глава 4
На Пушкинской, в роскошном старом доме, где остались две
последние коммуналки, не расселенные новыми русскими, тоже шел разговор о
судьбах России, о проклятых жидах, о таинственных масонах, налогах и
подорожавшем пиве.
В квартире на третьем этаже, в одной из комнат с высоким
лепным потолком стоял колченогий стол, на желтой от брызг пива и прилипшей
рыбьей шелухи столешнице блестели последние три неоткрытые бутылки с
«Клинским». В раскрытое окно долетал гортанный говорок жителей гор. Скупив
квартиры в центре Москвы целыми подъездами, они не отказались от своих привычек
выходить на улицу в трениках, переговариваться через всю улицу, а их голозадые
дети целыми выводками ползали по асфальту.
Внизу пронзительно засигналила машина. Понятно, джигит
приехал, все должны увидеть его машину. С подоконника соскочил парень выше
среднего, одет ниже среднего, в обеих руках плавничок тараньки. На ходу
обсасывал так сосредоточенно, что почти наткнулся на стол, но в последний миг
извернулся и так мягко сел на табуретку, словно весил не больше бабочки.
Второй, могучий парень, с рыжей бородкой и длинными
волосами, деловито взялся откупоривать пиво. В его огромных ладонях поллитровые
бутылки выглядели чекушками. Несмотря на жаркое лето, это лицо и руки были
нежно белыми с той розовостью, о которой так мечтают девушки, и которую
ненавидят парни.
– Дмитрий, – поинтересовался он у того, который
обсасывал плавничок, – я не знаю как их мочить, чтобы не размножались...
Но я видел как этот гад гнал на скорости под сто двадцать! А что с его машиной
случится, ну... если на такой скорость проколоть один борт?
Дмитрий покопался в куче чешуи, голов, костей, плавников,
что как египетская пирамида возвышалась в середине стола:
– Черт, где-то мелькнул комочек икры... Конечно,
объяснить могу, что случится. Но это все не столько от скорости, как от марки
машины, резины, подвески, массы машины, клиренса и вообще системы устойчивости.
Но тебе зачем, Филлипок? Будешь прокалывать колеса?
Рыжебородый поморщился, а третий самый молодой и чистенький,
весь как профессорский сынок-музыкант, сказал с мягким укором:
– Дима, а почему нет? Эти черные вовсе рану Россию
затопчут. Я бы тоже им взялся колеса прокалывать. Метнуть под колеса клок
колючей проволоки...
– Славка, ты вовсе молчи, – отмахнулся
Дмитрий. – Даже Филипп плохо представляет, о чем говорит, а он хоть
воевал. Ты же вовсе... Ладно, оставим пока само прокалывание. Давайте
посмотрим, что стрясется с машиной. Сразу отбросим всякие там запоры с его
торсионной подвеской, эти ребята не во всякий жигуленок сядут! Итак, жигуль.
Это самая уязвимая машина, хуже ее уже и придумать нельзя, так что давайте
смотреть, что с нею сделает Филипп. Все уязвимые, начиная с копейки и
заканчивая навороченными девятками. Там нет гидроусилителей руля, там
примитивненькая червячная система рулевого управления. Словом, если проколоть
переднее колесо, то при большой скорости... ну, за сотню, можно и опрокинуться.
