Журналистка ахнула и отвернулась в тот момент, когда кончик
ножа коснулся глаза властелина кокаиновых полей. Она слышала дикий крик, в
котором не осталось ничего человеческого, но краем сознания понимала, что в
памяти телекамеры остаются кадры, где нож выковыривает из быстро заполняющейся
кровью глазницы круглое белое яблоко, и оно повиснет на щеке, поддерживаемое
ниточками нервов и кровеносных сосудов.
Затем нечеловеческий крик повторился. Она поняла, что нож
этого нечеловека выковырнул второе глазное яблоко.
– Вот как трепыхается, зараза, – сказал
Тарас. – Счас укрепим, ты не сомневайся, не упадешь...
Подбадривая Гонсалеса таким ужасным образом, он вогнал по
добавочному штырю в кисти, раздробив мелкие кости. Из-под широких шляпок
железнодорожных костылей выступали на диво жидкие красные капли.
Гонсалес повернул в сторону приблизившегося Дмитрия
искаженное болью и ужасом лицо:
– Кто бы вы не были... я говорю вам секретный код моего
швейцарского счета... Вторую половину знаю только я... вы выйдете из здания
банка с чемоданом, где сто миллионов долларов... это все ваше!
Жена Гонсалеса, красивая женщина с благородным надменным
лицом, была распята на соседнем дереве так же свирепо, только что из-за ее
легкого веса ей вбили по одному штырю в руки, по одному в бока, прихватив плоти
достаточно, чтобы она была пришпилена к дереву, как насекомое, прочными
булавками. Рот ее был закрыл пластырем, было видно как пыталась закричать,
обезумевшие глаза стали круглыми и едва не вываливались из орбит.
Прислугу и всех детей Гонсалеса, чтобы ни у кого не
оставалось сомнения, выволокли и, добив ножами, сложили у ног наркобарона. Он
рычал как безумный и дергался, все еще пытаясь сорвать со штырей.
Дмитрий на миг ощутил жалость, дети есть дети, но тут же
усилием воли воскресил веснущатые лица семилетних детишек в его далекой России,
что уже попробовали продукции этого короля наркотиков, вспомнил их исхудавшие
тельца, что бьются в конвульсиях на больничных койках, медленно и мучительно
двигаясь к неизбежной смерти...
– Надо расплачиваться, – сказал он вслух. -За то,
что сладко пили и ели... на чужом горе.
Тарас кивнул на соседнее дерево, где бессильно висела
секретарша. Роскошное платье с нее сорвали, тело фотомодели красиво выгнулось,
кровь вытекала из-под шляпок штырей и тонкими красными шнурками сползала по
бокам в ее туфли.
– Жаль, – сказал он искренне. – Красивых
женщин всегда жаль.
Дмитрий не ответил, а Тарас перехватил взгляд командира и
поспешно побежал в дом торопить Рамиреса. Во-первых, это не наша женщина, было
во взгляде стажера, а противнику надо наносить максимальный урон. Во-вторых,
она могла бы остаться на прежней службе скромной медсестры. Но клюнула на
роскошное жалование, хотя и знала, чем занимается ее хозяин.
А жену и детей... Пусть все узнают о немыслимых зверствах
десантной группы. Пусть распишут в газетах, покажут по телевидению и поместят в
Интернете. Зато те, кто сейчас колеблется: не принять ли соблазнительное
предложение поработать с наркотиками... или хотя бы выполнить разовое
поручение, те после этого случая зарекутся сами и другим закажут. Наказание
должно быть еще и устрашающим. Не просто «привести приговор в исполнение», а
посадить преступника на кол, казнить так, чтобы остальных бросало в дрожь!
Можно много разглагольствовать, сказал он себе, о
недопустимости пыток и вообще применения насилия. Мы тоже можем это говорить и
убеждать наших противников, чтобы они вели себя, как и подобает цивилизованным
людям, как можно гуманнее. Но факт остается фактом: когда афганские муджахеды
узнавали, что на их участке появился спецназ «Каскад», они снимались целыми
отрядами, оголяя участки фронта, и разбегались по кишлакам, а то и уходили
обратно через границу Пакистана. Когда итальянские мафиози сталкиваются с
китайской, известной своей жестокостью, то ей уступают поле деятельности. А
сейчас время – прагматиков. Как говорил Леонид Ильич: во главу угла –
результат.
Валентин тряхнул журналистку::
– Ну? Будешь снимать сама?.. Эх, тоже мне, пресса...
Видишь, Макс, цель оправдывает средства. Так и говори. Вернулись к тому, что
еще хрен знает сколько лет назад сказал Лойола.
Макс поправил:
– Лойола отнес это правило только к своим рыцарям. Им
во имя достижения цели позволялись любые средства. Мы тоже это правило относим
только к отрядам специального назначения.
Только Ермаков промолчал. Прижатая к стене страна имеет
право жить по этим правилам вся.
Рамирес выскочил из здания, прокричал:
– Все заряды на месте! Установлены верно! Я проверил оба
крыла. Командир, пора уходить!.. Они уже вылетели на вертолетах. Через полчаса
будут здесь.
Ермаков повернулся к распятым. Наркобарон прохрипел:
– Триста миллионов долларов!..
– Он еще торгуется, – сказал Тарас
пораженно. – Крепкий орешек!
Ермаков поднял пистолет, прицелившись Гонсалесу в живот. Тот
выкатил глаза, изо рта потекла толкая струйка крови:
– Бери все... Я отдам все... И этих всех убей... Только
меня...
Ермаков перевел пистолет на его жену. Она выкатила глаза еще
больше, лицо было багровое как солнце на закате. Палец его коснулся курка.
Пистолет чуть дернулся, отдача ничтожна, ствол не ушел ни вверх, ни в сторону,
и он мог вогнать бы и вторую пулу точно в то же место.
Женщина выгнулась в диком муке. Тело затрепыхалось, он
усомнился, не сорвется ли. На животе быстро расплывалось красное пятно. Он
перевел пистолет, выстрелил в живот секретарши, а затем повернулся к
наркобарону.
– Ну, прощай...
Выстрел был не громче, чем хрустнул бы сучок под ногами. В
середине живота возникла кровавая дыра, в которую влез бы ствол кулак ребенка.
Гонсалес охнул, а живот, сплющенный на миг от удара пули, внезапно раздулся.
Изо рта коротким толчком выплеснулась красная струйка. Из горла вырвался
звериный рык. Наркобарон уронил голову и неверяще смотрел на рану в животе,
такую же точно, какую получил властелин медельинского картеля десяток лет тому.
Ермаков крикнул:
– Все! Уходим.
Дмитрий бежал через кусты, впервые не думая о том, что
трещат, что остаются следы, что их могут услышать за сотни шагов, а уж увидеть
так и вовсе...
Через четверть часа бешеного бега Рамирес вывел их к дороге,
затерянной в джунглях, где уже ждал автомобиль. С этой стороны искать не
бросятся, ибо невозможно за такой срок добежать до дороги. Что ж, им еще
неизвестен девиз подразделения: невозможное делаем сразу, чудо требует
некоторой подготовки.
Он уже знал, что разрывные пули, которые полковник всадил в
животы наркобарона, его жены и секретарши – стеклянные. Их осколки невозможно
обнаружить никаким рентгеном, и как бы не старались хирурги спасти жизнь этим
сволочам, все трое помрут в страшных муках. Помрут, понимая, что спасения нет,
что помирают, что никакие деньги не спасут от страшной мучительной смерти,
когда лютая боль едва-едва снимается наркотиками.
