Когда потянул за ручку, тоже удивился с какой
предупредительной готовностью эта толстая массивная дверь выполняет его
желания. Комната открылась не просто просторная, эта выглядела бесстыдно
великанской, расточительно огромной для одиноких гостей, ведь не квартира же, а
всего лишь место, где приклонить голову одинокому путнику...
Он прошелся по всему номеру, открывая и закрывая двери. Это
ванная, туалет, это еще какие-то комнаты... нет, это такие просторные шкафы для
одежды. Кровать, как и положено для жирующего имперца, огромная, мягкая и
двуспальная, зато стол крохотный, имперцы думать и работать не любят, на них
вся Европа пашет, а деньги из России качают, сволочи...
Зато на столе, задвинутый в угол, настоящий комп. Экран
семнадцатидюймовый, в России уже роскошь, не в каждом российском НИИ такое
увидишь. Клава потертая, как и шарик мыши, кто -то топтал усердно
Запустился прямо с клавы, тут же загорелся огонек модема.
Начал дозваниваться, а пока Дмитрий оглядывался, ага, вон и второй телефон,
иначе как же, на экране высветилась заставка с рекламным листком гостиницы. В
«избранном», где наиболее посещаемые места, рябит от порносайтов, порнофильмов,
просмотром с подглядыванием, сексом с животными...
Он зло усмехнулся. Да, прав князь Андрей с его «пленных не
брать!». Этих щадит не стоит. В этих компах все те же русские деньги,
переправленные из России в эту проклятую страну, как и в роскошных автомобилях,
в голливудовских фильмах, жвачке и кока-коле. Говорят о пятистах миллиардах
долларов, что вывезли из России, но по другим данным, менее открытым, из России
утекло за время перестройки тысяча триста миллиардов долларов.
За широким окном через улицу напротив такой же высотный дом
с блестящими стенами, весь словно зеркало из темного стекла. Окна задраены
замертво, уже никто не плюнет в форточку, не швырнет привычно по-русски окурок
или пустую банку из-под пива.
Внизу чисто вымытые, едва ли не прошампуненные улицы блещут
как витрины ювелирных магазинов. Все блестит, даже промытые под ногами прохожих
плиты. Будто на карнавале, все пестро и крикливо, чувствуется та свобода,
которую не сдерживает никакая дисциплина души.
Он позвонил в номер Ермакову:
– Я отлучусь на часок, хорошо?
– Куда? – поинтересовался Ермаков.
– Да пройдусь чуть по улице. Куплю чипсы или пивка.
Какие-нибудь газеты взять?
Ермаков ответил после короткой заминки, Дмитрий чувствовал
как полковник прогнал через мозг десятки вариантов:
– Не задерживайся. Возьми вестник по сельскому
хозяйству. По коровам или просто по крупнорогатому.
– И пива, – донеслась слабая подсказка, Дмитрий
узнал голос Валентина.
В трубке щелкнуло. Дмитрий опустил осторожно трубку. Похоже,
в номере Ермакова какое-то совещание. Или же просто зашел именно Валентин. А
его отпустили как раз потому, что подозрительны те мужчины, что прибыли в город
и заперлись в номерах, не затаскивая поспешно женщин, не наливаясь пивом,
виски...
Комфортабельный лифт опустил в роскошный холл. Пахло
хорошими духами, посреди зала небольшой фонтан, воздух свежий, народ в
приподнятом настроении,
На улице вместо серого асфальта широкие четырехугольные
плиты, подогнанные одна к другой с ювелирной точностью. Через подошвы в тело
начало подниматься ощущение надежности, разливалось по рукам и ногам. Лучший
способ научиться чему-либо – просто подражать – он шел по широкому вымытому
тротуару, стерильно чистому, смотрел на мужчин, копировал походку, манеру
размахивать руками, согнал с морды чисто русскую угрюмость, приподнял уголки
рта, чтобы с американской циничностью рассматривать проходящих женщин, сразу
прикидывая как бы поставил эту тощую маникенщицу, и как бы использовал вот эту
сдобную толстуху.
Он еще не дошел до булочной, как ощутил, что в самом деле
вошел в шкуру юсовца, а затем в плоть и кровь. Нахлынуло ощущение тупого
довольства. Чувствуя, что уже освоился, он пошел, хозяйски посматривая на дома,
людей и ухоженные тротуары. Он чувствовал себя варваром, попавшим в сердце
Римской империи. Казалось, золотом усыпаны даже скверики. Хотя с деревьев
падают всего лишь желтые листья, но даже они выглядят породистыми, широкие и
безукоризненно ровные, без пятен и ржавых краешков.
Впереди у двери раскрытого бара стояла стайка хохочущих
девчонок. Из бара рвалась громкая музыка с неровным ритмом, девчонки оглянулись
и начали смотреть на него любопытными глазами.
Одна сказала громко:
– Эй, техасец!.. Не хочешь пропустить с нами рюмочку?
А вторая добавила торопливо:
– Не бойся, мы не профессионалки. Сами угощаем!
Он широко улыбнулся и с сожалением покачал головой, развел
руками. Когда начал обходить их, еще одна, совсем молоденькая, похожая на юную
испанку, бесцеремонно взяла его за развилку, взвесила в ладони. Первая спросила
понимающе:
– Что выдоенный?
– Да нет, – ответила испанка со смешком. –
Как чугунные!.. Кому-то повезет сегодня.
Он чувствовал себя глупо, в гениталии в самом деле тут же
прилила тяжелая как расплавленный металл кровь, девичьи пальцы щупали его
деловито и вместе с тем настолько... черт, он с трудом отстранился, чувствуя
крайнее неудобство, виновато улыбнулся, снова развел руками и потащился дальше,
уже чуть согнувшись.
В спину несся веселый беззаботный смех, одна выкрикнула
задорно:
– Если передумаешь, приходи!.. Ты всех нас поимеешь
по-своему, по-техасски!
– Как коров, – пискнула другая вдогонку.
Он шел, стараясь не вспоминать раскованных девчонок, иначе в
штанах снова набухнет так, что тяжело будет передвигать ноги, глазел по
сторонам, техасец так техасец, тех тоже изображают диковатыми и на все
глазеющими.
Внезапно ощутил не то, чтобы легкое опьянение, но то чувство
беспечности, что появляется после одного-двух фужеров хорошего шампанского. С
ним такое случалось еще в ту пору, когда работал слесарем: как-то сидел в
компании напивающихся вусмерть, сам не пил: за рулем! – но ждал, когда
прораб прикончит с работягами бутылку, надо отвезти на другой объект, и вдруг
голова закружилась, он ощутил себя сильно выпившим, в теле расслабились мышцы,
он чувствовал на губах глупейшую улыбку...
Тогда, чтобы избавиться от наваждения, ему пришлось кое-как
встать и выйти на свежий воздух. Он вновь протрезвел, опасливо заглянул в
тесную комнатенку: восемь сильно подвыпивших мужиков заканчивают последнюю
бутылку, один огурчик на всех, кому не достанется – понюхает рукав, у всех
морды одинаково тупые и пьяненькие... Видимо, он как-то настроился на общую
волну, как сказал бы технарь, или вошел в единое биополе, как сказал бы
шаманствующий интель, но в его тело или его мозг каким-то образом перелилось,
передалось, тем как-то ощутилось... словом, скользкая тема объяснять такое, но
он никогда не забудет это странное ощущение: чувствовать то, что другие люди!
