И к этому нет претензий. Я по-доброму отношусь и к хипстеру, и к своей прозе, и если отличаюсь от них, то все равно по одну сторону какой-то большой черты (при этом черту можете проводить почти как угодно – если она действительно значимая, будем по одну сторону). И в этом смысле, наверное, я такой же постмодернист.
А сейчас мы будем ругать постмодерн. Но пушки не будут бить в ту же точку, это было бы как минимум странно. Под постмодерном здесь будет пониматься несколько тезисов философского и политического характера. Возможно, проще было выписать эти тезисы, не привлекая лишнее слово. Но они столь значимы, что уже образуют некое мировозррение, и его надо как-то назвать. Все слова достаточно плохие. Мы просто выбрали лучшее из худших.
При этом, заметьте, адепты этой веры не так уж часто говорят о себе «здравствуйте, я постмодернист» или «мы, постмодернисты». В этом отличие от коммунистов, верующих, патриотов – те очень любят свои слова. Если кто-то представляется постмодернистом, возможно, он делает это по работе: может быть, он писатель, художник, критик (и имеет в виду постмодернизм как стиль). А носителем мировоззрения может быть человек, не слышавший такого слова. Например, жестче всех при мне гнула постмодернистскую линию (точнее то, что я дальше буду понимать под этой линией) девушка лет 17–18 в молодежном центре. «Вы злой. Нельзя осуждать людей, – говорила она, – у каждого своя правда». «У маньяка Чикатило тоже? – это был запрещенный прием, но я дозрел для демагогии. – Он убивал людей, потом отрезал части тел, потом…» «Да, – не дрогнула девица. – У Чикатило тоже была своя правда! Вы не имеете права осуждать его!» Девочка при этом почти орала за свою правду.
Так вот, та девушка была с краю, но это край большой и модной платформы. Мишель Фуко говорил, в общем, то же, что и девица, просто в разбавленном виде. Он вряд ли впрягся бы за убийцу и каннибала, но за воров и террористов он делал это охотно. Вспомнился Фуко – не потому что он чем-то особенно плох. Наоборот, из этой компании он скорее наиболее симпатичен. Например, в его полемике с Бодрийяром я за него, в ней он смотрится логичнее и человечнее. И тем не менее…
Если это довести до конца, мы потеряем основания, на которых может быть осужден Чикатило.
Это не помешает нам его убить, конечно. У него такая же возможность убить нас. Тут уж кому повезет.
Попробуем нащупать в мировоззрении, отрицающем любой централизм, нечто вроде его центрального тезиса, как он будет звучать в двух областях – эпистемологии и этики.
Начнем с эпистемологии: «Нет оснований, по которым одни теории стоит предпочесть другим». Как вариант: «Почти любые представления о мире почти одинаково правомерны – мы не можем судить одни с позиций других». Если надо короче: «У каждого своя правда». Здесь уже пахнет этикой и подводкой к юной поклоннице Чикатило…
Мне могут возразить, что я свожу тома довольно сложных построений к одной простой фразе, при том что в иных томах дело вообще не сводится к ней. Все просто, если к ней не сводится – считайте, что я не трогал эти тома. Но есть корпус теорий, из которых следует это или нечто похожее.
Заметим, что можно пойти вроде бы той же дорогой, но вовремя свернуть. И здесь дискуссии не получится – сразу согласимся, и все. Например: «Нет абсолютной истины». Конечно, ее нет, есть только лучшие на сегодня теории. «Нет неизменной истины». Конечно, даже самые надежные суждения – все равно лишь вероятностны и изменчивы. «Нет теории, навсегда захватившей право судить другие теории». Надеемся, что таковой нет, включая и нашу.
Для носителя традиционных ценностей почти нет разницы между первым набором тезисов (тем самым постмодернизмом) и вторым (собственно, нами). «В сортах нигилизма не разбираюсь». Для нас, понятное дело, разница между нами и не нами – весьма ощутима, примерно как между здравым смыслом и пропастью. При этом начальный импульс чем-то похож. При виде марксиста, фашиста или религиозного человека у нас, может быть, начинается схожая реакция, начиная от биохимии мозга и заканчивая обрывками фраз. В некоторых ситуациях – например, тоталитарного государства – это был бы вероятный союзник. Сначала «гитлер капут», а когда разрешат дискуссию, мы успеем предаться ей, чтобы расплеваться. Но наличие общего врага еще не добавляет нам друга. Можно подумать, что постмодернист поехал нашей дорогой, но проехал нужную остановку. А если ее проехать – там дальше пропасть.
Постмодернист атакует то, что он называет Большие Нарративы или, чуть более русским языком, Большие Истории. Например, философия Гегеля или Маркса – такой большой нарратив. Христианство тоже великий нарратив. Он берет эти истории, трясет их, выворачивает, допрашивает с пристрастием и обнаруживает то, что это, собственно, лишь большие истории, а не истина. Их можно было рассказать так, а можно было рассказать эдак. Можно рассказать одну, а можно вместо нее рассказать другую. Везде конструктивизм и конвенциональность. Бог и Вселенная не говорили с человеком напрямую ни разу. Ни посредством Моисея и Христа, ни посредством Маркса и Фрейда. Даже наука в ее основаниях – лишь еще одна большая договоренность. Люди что-то сконструировали и договорились что-то считать чем-то. Точнее даже, оно само сконструировалось и как-то само собой договорилось. Не было момента, когда люди собрались бы и сказали: «Ну что, голосуем за Аллаха?» Они всегда, сколько себя помнят, уже с тем или иным решением счесть что-то за истину. Но это что-то не истина, а конструкт. Можно проследить всю его историю: рождение, юность, зрелость, старение и даже возможную смерть. Можно набраться смелости и написать биографию конструкта (или нарратива, как вам нравится).
Вот до этого места мы киваем. Пока все так. Если постмодернист здесь остановится, это не противник, а союзник, даже товарищ. «Спасибо, товарищ, за отлично проделанную работу».
Проскочить остановку означает сказать нечто вроде «раз истины нет, значит, все равноценно».
Но из того, что вечной и конечной истины нет, не следует то, что знания равноценны.
Сказав А, не надо говорить Б, в пропасть валиться не обязательно. У нас более нет главной истины, по которой можно судить остальные, будь то Священное Писание, или Аристотель, или собрание сочинений Маркса – Ленина – Сталина. Но нам ее и не надо. Знание судится исходя из его соотношений с другим знанием и реальностью.
Вселенная знания, лишенная центра, продолжает упорядоченно существовать, более того, она существует, как и раньше, иерархичным образом.
По-прежнему есть знание хорошее и плохое, важное и не очень, нет только центрального.
Не все постмодернистские авторы проскакивают остановку. На нет и суда нет. Мы сейчас не о них. Мы о тех, что, начав разгребать архив старых и новых истин вроде бы средствами логики, приходят к выводу, что логика – тоже нарратив. Можно договориться, что мир логичен, а можно договориться, что есть такой бог Перун. Логики налево, язычники направо, а вообще все одинаково хороши. Еще можно по четным числам исповедовать логику, а по нечетным – язычество. Сегодня читаем сказку из синей книжки, завтра – из красной, можно наоборот – какая разница, если вокруг только мир сказок?
