Бизнес у евреев отбирали без компенсации. Новое правительство Артура Зейсс-Инкварта
{39} поручило Адольфу Эйхману организовать центральное управление по еврейской эмиграции – орган, ответственный за «решение еврейского вопроса»
{40}. Основным инструментом политики было насилие вкупе с «добровольной» эмиграцией и депортацией. Управление по передаче имущества (Vermögensverkehrsstelle) передавало собственность евреев арийцам. Другая комиссия, во главе с Отто фон Вехтером, следила за тем, чтобы австрийские евреи были уволены со всех государственных должностей
{41}.
Многие евреи уехали или хотя бы попытались это сделать, в том числе Леон и братья его жены. Бернхард Ландес покинул Австрию первым, вместе с женой. За ними в сентябре 1938 года последовала семья Вильгельма. Они получили туристические визы в Австралию, но добрались только до Лондона и там остались. Сыну Вильгельма, Эмилю, было в ту пору шесть лет. «Я помню, как мы собрались в квартире твоих дедушки и бабушки на Таборштрассе, ночью, – рассказывал он. – Помню грохот марширующих под окнами сапог и общую атмосферу страха и горя». Помнил он и тот сентябрьский вечер, когда его семья уезжала из Вены с Западного вокзала. «Я выглянул из окна купе – окно располагалось довольно высоко – и увидел встревоженные, заплаканные лица. Наверное, среди них была мать моего отца Роза, а может быть, и твоя бабушка Рита. Множество плачущих взрослых. Они стояли там и плакали».
Братья изо всех сил старались добыть визу и для своей матери Розы, но визы не доставлялись в Вену. Удалось выбраться трем племянницам Леона, дочерям Густы и Макса. Дейзи, которой было тогда двадцать пять, отправилась учиться в Лондон, а позднее перебралась в Палестину. Герта, восемнадцати лет, и пятнадцатилетняя Эдит вместе поехали в Италию, а потом в Палестину. Их родители Густа и Макс остались в Вене.
Я нашел анкету потенциального эмигранта, которую Леон заполнил в Венской еврейской общине
{42} (Israelitische Kultusgemeinde Wien). Себя он обозначает как производителя «алкоголя и спиртов», указывает, что изучал электрику и ремонт радио, говорит на польском и немецком языках. Он выражал готовность отправиться в Австралию, Палестину или Америку (единственный зарубежный родственник, указанный в анкете, – «кузен» Риты П. Вейхсельбаум, проживающий в Бруклине, Нью-Йорк, – имя, совершенно мне незнакомое). Леон также просил включить в визу двух находящихся на его попечении женщин: Риту (в ту пору беременную) и Малку. В графе, отведенной для перечисления финансовых и прочих ресурсов, он написал одно слово: «Нет». Магазин на Таборштрассе отняли со всеми запасами. Леон был разорен.
19 июля 1938 года Рита родила дочь Рут, мою мать. Четыре месяца спустя был убит младший сотрудник немецкого посольства в Париже, и это послужило поводом к Хрустальной ночи, уничтожению еще остававшейся у евреев собственности и общественных зданий. В ту ночь, 9 ноября
{43}, сгорела синагога на Леопольдсгассе, где заключили брак Леон и Рита, тысячи евреев были арестованы. Среди убитых и «исчезнувших» оказались двое зятьев Леона. Макс Грубер был арестован 12 ноября, провел восемь дней в тюрьме и вынужден был за бесценок продать свой магазин и дом, принадлежавший ему и Густе. Младшему брату Риты Юлиусу Ландесу даже такого везения не выпало: он пропал через несколько дней после Хрустальной ночи, и о нем никто больше не слышал. Единственный след его судьбы
{44} – документ, указывающий, что год спустя, 26 октября 1939 года, он был отправлен на восток, в лагерь под городом Ниско между Краковом и Львовом. Семь десятилетий спустя он все еще числится без вести пропавшим.
Леон и Рита оказались в ловушке. Через неделю после Хрустальной ночи Рите вменено было изменить имя, получить новое свидетельство о рождении и новое брачное свидетельство с добавлением имени Сара, указывающего на еврейское происхождение. По неведомым причинам Леон и новорожденная дочь подобному унижению не подверглись. 25 ноября Леона вызвали в полицию. Глава венской полиции Леон Штайнхаус подписал распоряжение: «Еврей Бухгольц Морис Леон обязан покинуть территорию Германского рейха до 25 декабря 1938 года».
Леон сохранил копию этого приказа, но я впервые увидел его, когда собирался во Львов и мама передала мне бумаги деда. Лист был сложен вдвое, вместе с ним лежала положительная характеристика, выданная главой еврейской общины. Внимательно перечитав приказ об изгнании, я обнаружил, что он скреплен главным судьей окружного суда Леопольдштадта.
12
Обстоятельства отъезда Леона из Вены были для меня загадкой, но я заведомо предполагал, что он отправился в Париж вместе с женой и дочерью.
Паспорт № 3814 был выдан его дочери Рут 23 декабря 1938 года, и это, очевидно, подтверждало, что она отправилась вместе с отцом. Под ее фотографией, проштемпелеванной свастикой, в поле, отведенном для подписи, чиновник написал: «Владелец паспорта не умеет писать». Рут было полгода, она обозначена как «младенец» и «без гражданства».
В тот же день Леону по распоряжению главы венской полиции, того самого человека, кто отдал приказ об изгнании, был выдан паспорт № 3816. Леон поставил подпись – крупную, твердую, гордую букву Б. Этот документ, как и паспорт его дочери, позволял ему перемещаться по стране и пересекать границу, обозначая при этом Леона как «лицо без гражданства». Он утратил польское гражданство – столь же внезапно, как получил его в 1919 году
{45} – в результате денонсации договора об этнических меньшинствах, о которой министр иностранных дел Польши Юзеф Бек объявил в сентябре 1934 года в Лиге Наций. Утрата статуса обернулась неожиданным благом: как лицо без гражданства Леон получил паспорт иностранца (Fremdenpass), на котором не ставилась огромная красная буква J, метка еврея. Этой метки не было ни на его паспорте, ни на паспорте дочери.
Приказ Леону покинуть территорию Рейха от 25 ноября 1938
