Родители писали ему о том, как рады были повидаться. Знакомые интонации: приглушенный оптимизм, с трудом скрываемые тревоги. Также они сообщали, что друг Лемкина Беньямин Томкевич едет в Вильнюс и привезет ему подарок – небольшой пирог, еще пахнущей печью, в которой его испекла Белла. На фоне глубокого пессимизма Томкевича Лемкин кажется полным надежд: чем труднее ситуация, тем больше открывается возможностей и вызовов. Настал конец комфортной варшавской жизни, крупным гонорарам поверенного, загородным домам, красивой мебели. Он слишком привык обладать влиянием и связями, «фальшивым престижем». Эти дни миновали, и он их не оплакивал.
Красноречие и связи помогли Лемкину выбраться из Вильнюса. 25 октября он подал ходатайство о краткосрочной визе в Норвегию или Швецию. «Мне чудом удалось спасти свою жизнь, – писал он по-французски, объясняя, что ему необходимо выехать из страны. – Я сохраню благодарность до конца моих дней», – обещал он, подчеркивая, что нуждается лишь в разрешении на въезд, «моя финансовая ситуация удовлетворительна»
{309} (обратным адресом указано консульство Латвии в Вильнюсе). Писал он и Карлу Шлитеру, бывшему министру юстиции Швеции, просил помочь со шведской визой; писал бельгийскому дипломату графу Картону де Виарту – нет ли возможности проехать через Бельгию; третье письмо было направлено в Северную Каролину профессору Макдермотту – все ли еще в силе приглашение занять преподавательскую должность в Дьюке? Также Лемкин известил руководительниц издательского дома «Педон» (мать и дочь), что он жив и благополучен. Получили ли они рукопись, высланную перед тем, как немцы вошли в Варшаву, – новую книгу о международных контрактах? Жизнь продолжалась.
Из Вильнюса он поехал на запад, к балтийскому побережью, ближе к Швеции. В Каунасе признался знакомому, что жизнь беженца пугает его: блуждаешь, словно призрак, в поисках надежды и чего-то прочного. Над ним сбылись три проклятия, которых он более всего опасался: «Носить очки, лысеть и превратиться в беженца». Другой знакомый, доктор Жалкаускас, судья на пенсии, спросил его, как могла Польша «исчезнуть в три недели». Всякое случается, стоически ответил Лемкин
{310} (ему предстояло еще встретить старого судью в Чикаго, лифтером в отеле «Моррисон»).
Пришла посылка от матери и дочери Педон – верстка новой книги и несколько оттисков изданного в 1933 году памфлета о варварстве и вандализме. Верстку Лемкин выправил и отослал в Париж; несколько месяцев спустя книга вышла. Получив шведскую визу, Лемкин отбыл из Каунаса. По дороге он остановился в Риге и встретился за чаем с Семеном Дубновым, автором «Истории евреев в России и Польше»
{311}. Затишье перед бурей, предупредил его Дубнов. Скоро Гитлер будет и в Латвии.
69
Лемкин приехал в Швецию ранней весной 1940 года. В свободном, нейтральном Стокгольме он мог приятно проводить время с приютившими его Эберштейнами и присматриваться к местным обычаям и блюдам, ожидая приглашения из Северной Каролины. Возможность добраться до Америки пароходом через Бельгию была отрезана: в апреле 1940 года немцы оккупировали Данию и Норвегию; месяц спустя пала Франция, за ней последовали Литва, Латвия и Эстония, Бельгия и Голландия. Все друзья, с которыми Лемкин успел повидаться по пути из Польши, оказались во власти нацистов. Пессимизм Дубнова был вполне оправданным: его убили недалеко от собственного дома через два года после того, как Лемкин проезжал через Ригу.
Ожидание в Стокгольме тянулось месяцами. Карл Шлитер предложил Лемкину пока что почитать лекции в университете, и с этой целью Лемкин прошел интенсивный курс шведского. К сентябрю 1940 года он овладел им настолько, что смог читать лекции о валютном контроле и написать на только что освоенном языке книгу на эту тему. Письма от родителей были редкими моментами счастья, смешанного с беспокойством за их благополучие под властью Советов.
Одержимый тревогой, Лемкин не давал себе передышки и затевал новые проекты. Его внимание приковала к себе карта Европы, где расползалось «кровавое пятно с черным пауком на белом поле»
{312}. Природная любознательность Лемкина побуждала его вникнуть в суть германской оккупации. Как именно устанавливалась власть нацистов? Полагая, что ответ можно отыскать в мельчайших деталях законодательных документов, Лемкин собирал нацистские указы и декреты примерно так же, как коллекционер – марки. Профессиональный юрист знал, что официальные документы порой отражают скрытую цель, о которой не говорят вслух, и потому отдельный документ гораздо менее информативен, чем их подборка. Целое оказывается более ценным, чем сумма его частей.
Лемкин часами просиживал в центральной библиотеке Стокгольма, собирая, переводя, анализируя, отыскивая повторяющиеся паттерны поведения немцев. Немцы склонны к порядку, многие решения они облекали в письменную форму, составляли документы и оставляли бумажный след, улики, позволявшие проследить замысел. В итоге это сложится в «неопровержимое свидетельство»
{313} преступления.
Лемкин обращался за помощью к другим людям, в том числе в шведскую компанию (он не уточняет ее название) с отделением в Варшаве, которая прежде пользовалась его юридическими услугами. Заглянув в штаб-квартиру компании в Стокгольме, Лемкин поинтересовался, не могут ли отделения в разных странах Европы собирать экземпляры официальной газеты, публикуемой немецкими властями на оккупированных территориях. Его знакомый согласился это организовать
{314}.
Декреты, указы и другие документы хлынули со всей Европы в Стокгольм. Лемкин внимательно прочитывал каждую бумагу, делал выписки, аннотации к тексту, перевод. Кипы бумаг множились, дополняемые материалами из центральной библиотеки Стокгольма, где хранились тексты, поступавшие напрямую из Берлина.
Продираясь сквозь эти документы, Лемкин обнаружил постоянные темы, элементы «концентрированного замысла». Трудясь параллельно с Лаутерпахтом, о чьем стремлении защитить права отдельного человека он в ту пору ничего не знал, польский юрист выявил цель немцев – оптовое истребление покоренных народов. Некоторые документы были подписаны лично Гитлером и содержали идеи, высказанные уже в «Mein Kampf» относительно «лебенсраума» – необходимого немцам пространства на востоке.
Первый относящийся к Польше декрет был подписан Гитлером 8 октября, через месяц после того, как Лемкин бежал из Варшавы. Оккупированная немцами часть Польши была включена в Рейх под названием «Присоединенные восточные территории» (Eingegliederte Ostgebiete). Здесь виделась возможность «онемечить» и почву, и народ, поляков «обезглавить или оставить без мозгов»: интеллигенция ликвидировалась, население превращалось в ресурс рабского труда
{315}. Следующий декрет подписал 26 октября только что назначенный генерал-губернатор Ганс Франк, ликующе заявив, что под его управлением эта территория скоро избавится от «политических агитаторов, теневых дельцов и еврейских эксплуататоров». Будут предприняты «решительные шаги», сулил Франк
{316}. Экземпляр третьего декрета, от 1 августа 1941 года, о включении в генерал-губернаторство Галиции вместе с Лембергом, обнаружился в бумагах Лемкина, хранящихся в архивах Колумбийского университета.
