– О, он играет как ангел, – шепнула итальянскому гостю повелительница Польши.
Музыка стихла, Франк подошел к ним. Бригитта отбросила клубок шерсти и бросилась к мужу, схватила его руку и поцеловала ее. Малапарте уж думал, женщина рухнет на колени перед своим кумиром, но она схватила и вторую руку Франка, подняла их обе напоказ гостям.
– Смотрите! – ликующе воскликнула она. – Смотрите, как выглядят руки ангела!
Малапарте присмотрелся к рукам Франка, маленьким, изящным, таким непохожим на руки его жены.
«К моему облегчению, я не разглядел на них ни единой капли крови», – писал он в романе
{424}, когда стало безопасно предавать такие мысли бумаге.
В Бельведерском дворце, варшавской резиденции Франка, Малапарте присутствовал на обеде в честь Макса Шмелинга, немецкого боксера, который в 1936 году отправил в нокаут Джо Луиса в двенадцатом раунде боя на стадионе «Янки». Франк хотел выговориться.
– Дорогой мой Малапарте, – так, согласно роману, обратился к итальянцу хозяин, – немецкий народ стал жертвой чудовищной клеветы. Мы не раса убийц… Ваш долг честного и беспристрастного человека – поведать миру правду. Вы можете с чистой совестью засвидетельствовать, что немцы в Польше – это большая, мирная и деятельная семья… Вот что такое теперь Польша: честный немецкий дом.
– А что происходит с евреями? – поинтересовался Малапарте.
– Подумайте! – вклинился в разговор Людвиг Фишер, губернатор Варшавы. – Свыше полутора миллионов евреев живут теперь там, где до войны размещалось всего триста тысяч человек.
– Евреям такая жизнь нравится! – подхватил глава пресс-службы Франка Эмиль Гасснер и расхохотался.
– Мы не можем заставить их насильно жить по-другому, – добавил Франк.
– Это было бы против права нации на самоопределение, – усмехнулся Малапарте.
Франк готов был признать, что отведенное евреям Варшавы место несколько тесновато, но «грязь» – это уж их естественная среда обитания.
– Жаль, что они мрут как крысы, – добавил он и, понимая, что такие слова легко могут быть истолкованы неверно, уточнил: – Это просто констатация факта.
Затронули и проблему детской смертности.
– Сколько детей умирает в варшавском гетто? – спросили губернатора Фишера.
– 54 процента, – с поразительной точностью ответил за него Франк. Евреи, сказал он, дегенераты, они не умеют растить детей, в отличие от немцев.
И все же о ситуации в Польше складывалось дурное представление, требовалось его исправить.
– Стоит почитать британские и американские газеты, и поверишь, будто немцы в Польше только и делают, что с утра до вечера убивают евреев, – продолжал Франк. – Вы вот пробыли в Польше больше месяца и разве можете утверждать, будто при вас хоть один волос упал с головы еврея?
Малапарте не сообщает, что он ответил, когда Франк поднял хрустальный бокал, в котором смешал шампанское с красным вином в традиционный напиток немецких охотников «Кровь турка» насыщенного темно-красного цвета.
– Пейте без страха, милый мой Малапарте, это же не еврейская кровь. Prosit!
Обсудили устройство варшавского гетто.
– В гетто они пользуются полной свободой, – заявил Франк. – Я никого не притесняю.
И никого он не убивал.
– Убивать евреев – не германский метод. Это было бы тратой времени и сил. Мы депортируем их в Польшу и запираем в гетто. Там они вольны жить как хотят. В стенах польских гетто они живут, словно в вольной республике.
Тут Франку пришла в голову новая мысль:
– Вы уже побывали в гетто, майн либер Малапарте?
97
Я приобрел первое издание «Капут» на итальянском языке и убедился, что английский перевод следовал оригиналу, с полным описанием гипотетического визита Малапарте в варшавское гетто. И хотя к тому времени я уже понимал, что не всем утверждениям Малапарте можно верить, история этой вылазки достойна пересказа. Малапарте описывает, как выехал из Бельведерского дворца в одной машине с фрау Вехтер и генерал-губернатором, во второй машине ехали фрау Франк и Макс Шмелинг, и следом еще две машины с гостями. Машины остановились у ворот «Запретного города» перед краснокирпичной стеной, построенной немцами вокруг гетто, и все пассажиры вышли.
«– Взгляните, – сказал Франк, – разве это похоже на страшную бетонную стену, утыканную пулеметами, как пишут о том англичане и американцы? – и добавил, смеясь: – Евреи, бедолаги, все больны грудью, стена, по крайней мере, защитит их от ветра.
Что-то показалось мне знакомым в вызывающем голосе Франка: неясная, смиренная жестокость и печаль.
– Ужасная безнравственность этой стены, – заметил я, – состоит не в том только, что она не дает евреям выйти из гетто, а в том, что она не запрещает им входить туда.
– И все же, – сказал, смеясь, Франк, – хотя самовольный выход из гетто карается смертью, евреи выходят и входят, когда им заблагорассудится.
– Перелезают через стену?
– Вовсе нет, – сказал Франк, – выходят через подкопы, через норы, они прокапывают их ночью под стеной, а днем прикрывают листьями и землей. Они протискиваются через норы и идут в город купить съестного и одежду. Вся торговля черного рынка проходит через эти норы. Иногда кто-то из крыс попадает в ловушку, это дети восьми-десяти лет, не старше. Рискуют жизнью из спортивного интереса. Это тоже крикет, не так ли?
– Рискуют жизнью? – вскричал я.
– В сущности, им больше нечем рисковать, – ответил Франк.
– И это вы называете игрой по правилам крикета?
– Естественно, в каждой игре свои правила.
– В Кракове, – сказала фрау Вехтер, – мой муж построил вокруг гетто стену на восточный манер, с элегантными изгибами и изящными зубцами. Краковские евреи, конечно же, не могут жаловаться. Очень элегантная стена в еврейском стиле.
Все рассмеялись, стуча ногами по заледеневшему снегу.
– Ruhe, тише, – сказал солдат, с винтовкой наизготовку он стоял на коленях, спрятавшись за сугробом.
Солдат направил винтовку в сторону вырытой у подножия стены норы и прицелился. Второй солдат стоял сзади тоже на колене и наблюдал. Вдруг он выстрелил. Пуля ударила в стену возле норы.
– Промазал! – весело воскликнул солдат и передернул затвор.
Франк подошел к солдатам и спросил, в кого те стреляют.
– В крысу, – ответили оба и громко рассмеялись.
– В крысу? Ach so! – сказал Франк, вставая на колено, чтобы смотреть поверх солдатской спины.
Мы подошли тоже. Дамы смеялись и приподнимали юбки, как всегда делают дамы, услышав о крысах.
