В свой первый школьный день я облачилась в наряд, который выбрала Эллен, завила волосы, как она научила, и накрасилась в соответствии с ее указаниями. Оглядела себя в зеркале — и осталась довольна. Я выглядела жизнерадостной и милой, ни капли не походила на девицу с темным прошлым.
Кузина встретила мое появление в кухне одобрительной улыбкой.
— До чего же ты славно выглядишь, — заметила тетя, оторвавшись от чашки с кофе.
Я с широкой улыбкой сделала пируэт, и тут в кухню вплыла мама — налить традиционный утренний стакан апельсинового сока. Ее рука замерла на дверце холодильника.
— Как тебе, мам? — робко спросила я и, прихорашиваясь, взбила волосы.
— Мальчикам ты понравишься, — глухо произнесла она. — Будь осторожна.
Захлопнула холодильник и побрела наверх: в одной руке — канистра с соком, в другой — грязный стакан.
— Она просто устала, — тихо сказала тетя и коснулась моего плеча.
Я стряхнула ее ладонь.
— Да все нормально.
— Где твоя сестра? — поинтересовалась Эллен, насыпая в миску хлопья.
Тетя А. глянула на часы и крикнула в сторону задней лестницы:
— Скорее, Лани! Нехорошо опаздывать в первый же день!
Лани спустилась в кухню лишь через десять минут. Эллен застыла, не донеся до рта ложку с хлопьями.
— Что за черт?!
— Не выражайся, Эллен, — упрекнула тетя.
Развернув стул, я проследила за взглядом кузины. Лани была без макияжа; душ она явно не принимала, густые темные волосы свисали на лицо спутанными прядями. Наряд состоял из черной нательной фуфайки, в которой я признала мамину, поношенных «Левайсов», не снимавшихся уже год — с дырой на колене и с чернильным пятном на кармане, — и неопрятных кроссовок.
Лани без единого слова прошествовала к коробке со злаковыми батончиками.
— Эй! — Эллен встала. — А где одежда, которую я тебе выбрала?
— Я передумала. — Сестра пожала плечами и развернула батончик.
— В этом идти нельзя! — Эллен скрестила руки на груди.
— Кто сказал? — Лани выпятила подбородок, в глазах блеснул непривычный вызов, жажда боя.
— Мы так не договаривались, — не унималась кузина.
— Оставь ее в покое, — велела тетя. — Лани может одеваться, как хочет. Ей не нужно твое разрешение.
— Я просто пытаюсь помочь, мама. Она произведет плохое впечатление в первый же день.
— Твое мнение услышано. Уверена, Лани его учтет. — Тетя А. помолчала и повернулась к племяннице: — Хотя, милая, причесаться, наверное, не помешало бы.
Лани ухмыльнулась с полным ртом.
Она не причесалась ни в тот день, ни в последующую неделю. Лишь когда волосы настолько спутались, что нам домой позвонил школьный психолог с расспросами о Лани, она согласилась принять душ. Манера одеваться лучше не стала. Несмотря на упорные попытки Эллен уговорить (а порой и заставить) сестру надеть чистые штаны и свитер, Лани продолжала одеваться, словно бродяжка, и завела привычку густо обводить глаза черным карандашом.
Однако дело было не только во внешности. Эллен, в своем стремлении помочь нам влиться в школьный коллектив, составила список подозрительных личностей, которых следовало избегать. Он занимал два тетрадных листа, причем с обеих сторон, и включал, в числе прочих, патологических зубрил, чокнутых оркестрантов, женскую волейбольную команду в полном составе и ребят, слушающих группу «MCR». Возглавляли список члены семьи Стронг, и именно к Райдер Стронг сразу же потянуло Лани. Райдер — худышка с маленьким злым ртом, струпьями на руках и пережженными светлыми кудряшками — прославилась тем, что в седьмом классе принесла в школу полную флягу виски «Джек Дэниэлс», а прошлой осенью на школьной линейке ткнула канцелярским ножом одну из своих многочисленных кузин. Лани в два счета прибилась к компании Райдер, стала курить «Мальборо» в женском туалете и подбадривать радостными воплями татуированных парней, отрабатывающих самоубийственные трюки на скейтах.
Совсем скоро посыпались звонки из школы с сообщениями о прогулах, затем Лани начала возвращаться домой, попахивая сладковатым дымком, а потом и вовсе перестала возвращаться.
* * *
После того, как Эллен вернула моим волосам и бровям их естественный оттенок, она объявила, что очень устала, и удалилась вместе с Питером в свою прежнюю спальню. Я мысленно похихикала, представив умилительную картину — крупный внушительный Питер спит под розовым клетчатым одеялом Эллен, а со старых плакатов на стене взирают Бритни Спирс и бой-бэнд «*NSYNC».
А я? Я боялась подняться в нашу с Лани прежнюю комнату почти так же сильно, как боялась остаться наедине со своими мыслями, поэтому с благодарностью приняла тетино предложение открыть бутылку красного вина. Мы разлили его по кофейным чашкам — не стесняясь, доверху — и сели рядышком на диван. Пузырь вытянул свое мягкое немолодое тело на наших коленях.
— Хорошо у нее получилось. — Тетя А. кивнула на мои волосы.
— Что, и тебе не нравится блонд? — попробовала пошутить я.
Она сжала мою ладонь.
— Как ты, девочка? Плохо? Имеешь право. Наша семья хлебнула горя.
Я прикусила губу и покачала головой.
— Кому из нас хорошо? Мама умерла, а мы даже оплакать ее нормально не можем из-за какого-то идиотского подкаста.
— Подкаст… — выплюнула тетя. — Слов нет! Халтура редкая. Как смеет эта женщина называть себя журналистом? Журналисты освещают настоящие новости. Не лезут в закрытые дела десятилетней давности. Отвратительно.
— Согласна. Меня тошнит, когда рядом со мной незнакомые люди начинают обсуждать — кто же на самом деле убил Чака Бурмана?
Я удержалась от вопроса: «Вдруг это не Уоррен Кейв?». Я ненавидела Поппи Парнелл, она заставила меня усомниться в единственном имевшемся у нас объяснении.
— Ты ведь знаешь, кого нам следует благодарить? Мелани Кейв. Мало она бед наделала! Закрутила роман с твоим отцом, вырастила чудовище, которое убило бедного Чака… Теперь решила, что хватит ему покоиться с миром? Изображает из себя жертву…
Помню, как восхищала меня очаровательная новая соседка, поселившаяся возле нас с мужем и сыном. Мелани Кейв, с идеально уложенными светло-пепельными волосами и обольстительной персиковой помадой, выглядела полной противоположностью моей собственной матери, с распущенными черными волосами и босыми ногами. Позже мой интерес стал восприниматься как предательство — когда выяснилось, что я не единственная Бурман, очарованная контрастом между Мелани Кейв и Эрин Бурман.
— Ты слушала подкаст?
Тетя кивнула, поморщившись.
— Первые две серии. А ты?
— И я. Скачала третью в аэропорту, но еще не прослушала.
— И не надо, — с содроганием посоветовала тетя. — Я больше не слушаю. Лучше бы и не начинала. А начала по одной-единственной причине: все вокруг обсуждали подкаст, от телевизионщиков до учителей в школе. Даже ученики, а им не больше тринадцати лет. Я решила послушать ради твоей мамы — узнать, что о ней говорят. И еще мне хотелось понять, почему перед моим домом разбила лагерь целая толпа народу.
