Мне хотелось сказать тете, что она права, что Лани, ясное дело, обозналась, что многолетнее употребление наркотиков проело дыры в ее сознании и повредило память. Что, конечно же, наша мама — тетина сестра — не совершала того ужасного преступления, в котором ее обвиняет Лани. Конечно, моя сестра ошибается… Однако я лично читала строки, написанные мамой в руководстве ОЖС. Лани не ошибалась, теперь уже не ошибалась.
— Этого не может быть, — упрямо простонала тетя.
— Послушай. — Я взяла ее теплую ладонь обеими руками, крепко сжала. — Последние дни нам пришлось несладко. Нет, черта с два! Нам приходилось несладко последние недели. Мы все измотаны. У нас сейчас не нервы, а оголенные провода, и мыслить ясно мы не в состоянии. Давай попробуем пока выбросить это из головы, хорошо? Скоро Лани вернется домой, и мы ее расспросим.
— Ты права. — Тетя шмыгнула носом. — Нервы у меня действительно никуда не годятся. Пойду наверх, прилягу. Пожалуйста, сообщи, если будут новости.
Я кивнула.
В дверях тетя помедлила, оглянулась.
— Ты сильная женщина, Джози. Я тобой горжусь, — сказала она и вышла.
Я понуро опустила голову. Сама я ничуть собой не гордилась. Я испытывала стыд за то, что в детстве не замечала напряжения в доме — а ведь оно наверняка было. Я сожалела о годах, потраченных на войну с сестрой. А если бы я приехала в Элм-Парк раньше? Сумели бы мы вместе с ней выяснить правду? А если бы сумели, придумали бы, как отыскать маму? И бережно наладили бы с ней контакт — и тогда она не повесилась бы? И невиновный вышел бы из тюрьмы… Я содрогнулась, представив Лани под арестом, и в очередной раз упрекнула себя — почему отпустила сестру одну? Почему просидела столько времени без толку, положившись сперва на полицию, а затем на Адама с адвокатом? Куда они, кстати, подевались? Неужели до сих пор ничего не выяснили?
Я набрала сообщение Адаму — потребовала новостей, замаскировав требование под просьбу.
Неожиданно в двери постучали. Сердце екнуло.
Лани!
Если подумать, то это не могла быть она. Лани никогда не стучала. Однако думать я была не в состоянии, слишком тревожилась. Я пробежала по гостиной, перескакивая через последствия своего недавнего буйства, и распахнула входную дверь.
На крыльце стояла Поппи Парнелл: светлые волосы с рыжеватым отливом профессионально уложены, очков и след простыл. Она улыбнулась хищной напомаженной улыбкой, и сердце у меня упало еще до того, как я заметила кинооператора.
— Джози! — с радостным возбуждением воскликнула Поппи.
— Уходите! — рявкнула я и попыталась захлопнуть перед ней дверь.
— Не торопитесь. — Непрошеная гостья придержала дверь ногой. — Я хочу кое-что показать. Вам будет интересно.
— Вы немного опоздали, — с горечью сообщила я. — Не заметили белый флаг на нашем доме? Вы были правы. Уоррен Кейв не убивал отца.
Поппи бросила взгляд назад, на оператора.
— Ты снял?
— Зачем? — спросила я. — Хотите выложить на сайте еще и видео? Какой смысл? Вы получили то, что хотели. Пора бы и меру знать.
— Это вряд ли, — засмеялась она. — К тому же, вам действительно будет интересно, поверьте.
С трудом сдерживая торжествующую ухмылку, Поппи продемонстрировала толстую книгу. В ней не хватало обложки, а страницы держались вместе благодаря скотчу, но я сразу ее узнала: мамин томик «Анны Карениной».
— Где вы его взяли? — дрожащим голосом спросила я.
— У меня в ОЖС есть подруга, — самодовольно усмехнулась Поппи. — Она обнаружила книгу в комнате вашей матери и решила передать находку вам с сестрой.
— Из ОЖС нам уже присылали мамины вещи. — Я ничего не понимала.
— Что тут скажешь? Моя подруга хотела, чтобы томик обязательно попал в ваши руки, и попросила доставить вам лично. — Поппи протянула книгу широким жестом. — Вот, я доставила.
Я почуяла ловушку, но не сумела устоять. Схватила книгу.
— Знаете, я не удержалась и пролистала томик. Надеюсь, вы не против. «Анна Каренина» — одна из моих любимых книг. — Поппи кивнула оператору и вновь повернулась ко мне, даже затряслась от возбуждения. — Взгляните на страницу восемьсот восемьдесят.
— Нет, — бросила я.
Сердце билось так быстро, что я испытывала дурноту. Я не понимала замысла Поппи, но не собиралась плясать под ее дудку. Ни за что!
Лицо журналистки дрогнуло, она выдернула роман из моих рук. Небрежно пролистала страницы, некоторые даже порвала в спешке, затем сунула открытую книгу мне под нос и ткнула пальцем.
— Смотрите!
Я сопротивлялась, сколько могла, упрямо глазела на Поппи, а не следовала ее приказам; однако нездоровое любопытство в конце концов победило, и я опустила взгляд. Сердце замерло. Поля страницы были исписаны — вне всякого сомнения, маминым почерком.
Родные мои девочки…
Этих трех слов хватило, чтобы меня сокрушить. В глазах потемнело, я едва не выронила книгу. Привалилась к дверному косяку, глубоко вдохнула и стала читать.
Пишу и знаю, что уже никогда вас не увижу. Очень много хочу вам сказать, но мне не хватает слов, так что буду кратка: я люблю вас. Я никогда и никого так сильно не любила — потому и должна была от вас уйти. Вашего отца я тоже любила, и это погубило нас обоих. Умоляю, не думайте плохо ни о нем, ни обо мне. Папа совершал ошибки, но не смертельные — а я воспринимала их именно так, хотя не следовало. Во всех своих горестях я винила лишь его, но это правда только отчасти. Я выражаюсь неясно? Простите. Я убила вашего отца. Лишилась рассудка. Вы можете подумать, будто я и сейчас не в себе, но даю слово, я никогда в жизни не испытывала такой уверенности. Вам было лучше без меня живой, и вам будет лучше со мной мертвой. Берегите друг друга. С любовью, мама.
К концу чтения мои ноги дрожали так сильно, что я с трудом сохраняла вертикальное положение. Мы думали, мама не оставила прощального письма, а она оставила. Причем не просто письмо — признание. Я представила худенькую маму, как она сидит в темной комнате в коммуне, сгорбившись над потрепанной книгой, изливает на ее полях свою грешную душу. Я проглотила ком в горле. Если бы повернуть время вспять! Я не дала бы папе сбиться с пути — или, по крайней мере, заставила бы родителей поговорить друг с другом, высказать обиды, прежде чем они перерастут в смертельную ревность.
— Скажите, что вы чувствуете, Джози? — со зловещей улыбкой спросила Поппи.
— Мерзкая стервятница, — прошипела я. — Убирайся!
Из-за плеча журналистки вынырнул оператор, взял мое лицо крупным планом.
— Проваливайте отсюда! — Я с криком рванула вперед, закрыла объектив рукой и толкнула его вниз.
— Джо? — Калеб вбежал в прихожую, как только я захлопнула дверь перед Поппи и ее жалкой свитой. — Что случилось?
