— Робин обожает Барри, — заметила Лоэлия. — Когда тот уезжает, мальчик каждый день о нем вспоминает. Он не видел Барри с года до двух и не забыл. Удивительно, правда?
— Да к нему все дети так относятся, — подхватил Джек. — Я видел, как маленькие туземцы, забавные голенькие существа, часами ходили за ним как привязанные. Они нам страшно мешали, приходилось даже их отгонять. Их тянуло к Барри как магнитом. То же самое происходит и с лошадьми.
— А по-моему, — заметила Диана, когда они подошли к дому, — не мешало бы найти в вашем удивительном мистере Данбаре хоть один изъян. За последние двадцать четыре часа я выслушала в его адрес столько похвал, что не удивилась, если увидела бы его под стеклянным колпаком в Британском музее с табличкой: «Самый совершенный человек на свете. Существует в единственном экземпляре».
И, не дожидаясь ответа, она вошла в дом. Лоэлия испуганно глянула на своего мужа. Тот, подмигнув ей, прошептал:
— По-моему, страсти разгораются, дорогая.
После сытного обеда чета Стэнморов отправилась навестить каких-то друзей, живущих поблизости. Лоэлия пошла в детскую проведать Робина, а Диана решила написать несколько писем.
Пройдя в небольшую гостиную, где царил аромат цветов, проникавший из сада сквозь широко распахнутые окна, она села к столу.
«Стоит ли мне написать Хьюго», — размышляла она. Сегодня утром Диана получила от него не только письмо, написанное вчера сразу же после ее отъезда, но еще и телеграмму с заверением в том, что он думает о ней постоянно.
Диана пододвинула листок бумаги, но вместо того, чтобы писать, начала машинально чертить на нем какие-то прямые линии, из которых в конечном счете почему-то вышло дерево.
Она никак не могла придумать, что бы ей такое написать, трудно было выразить на бумаге свои чувства, которые и в голове-то никак не выстраивались в четкую цепочку.
Диана, склонившись над столом, так углубилась в свои мысли, что, услышав за окном чьи-то шаги, и не подумала поднять голову.
С веранды донесся скрип стульев, и в распахнутое окно в комнату Дианы ворвался запах сигары, какую Джек обычно любил покурить после обеда. Послышался его голос, который наконец-то вывел Диану из задумчивости.
— Эта новая рукопись Ко Туена просто восхитительна, Барри, — произнес он. — Правда, мы ее еще не закончили, перевод продвигается трудно, как ты и предполагал. Лисагхт нашел тут одного потрясающего парня. Тот утверждает, что знал эту рукопись еще в своем первом перевоплощении. Так это или нет, но он, похоже, единственный, кто может перевести большую часть этого сочинения, по красоте и мудрости которому нет равных.
— Жаль, что ты никогда не видел монастырь Ко Туена, — заметил Барри. — Расположен он на совершенно отвесной скале, а далеко внизу, на глубине нескольких сотен футов, стремительно несет свои воды бурная горная река. Как вообще в таком месте удалось что-то построить — уму непостижимо!
Дорога к обители невероятно трудна. Уж на что я привык к высоте и то всегда просто благодарен, что вдоль дороги есть веревки, за которые можно ухватиться.
Ни одно животное, кроме яков, не может туда забраться. Лишь эти странные звери ежедневно привозят из долины масло и зерно по такой узенькой дорожке, по которой не только человек, кошка побоится пройти.
— Там живут буддисты? — спросил Джек.
— Да, и к тому же лучшие из лучших. Абсолютно не испорченные современностями, разрушающими простоту этой чудесной религии. Его аббат — один из самых интересных людей, которых я когда-либо встречал.
Говорили даже, будто ему двести лет. Так ли это или нет, не знаю, но то, что у него замечательная память и потрясающие знания, это бесспорно.
На такой высоте, да по системе йогов, многие монахи живут больше ста лет, и ничего удивительного в этом нет. Однако время для них практически ничего не значит, так что лет на двадцать пять вполне можно ошибиться.
— А ты сам все еще дышишь по системе йогов? — поинтересовался Джек.
— Да, — ответил Барри. — И считаю, что это не только благотворно действует на здоровье и позволяет легче переносить высоту, но и делает человека более выносливым.
— Ты это на себе испытал?
— Да, это мой личный опыт. Система йогов дала мне очень много, — тихо добавил он.
— По-моему, пора издавать первую книгу, которую мы перевели с санскрита, — начал Джек разговор на другую тему.
— Ты считаешь, что она кого-нибудь заинтересует? — с сомнением спросил Барри.
— Уверен, — последовал решительный ответ. — Единственная надежда, которой живет в настоящее время прогрессивный западный мир, и в частности Англия, — это духовное возрождение. Людям оно крайне необходимо. По-моему, все уже поняли, что одного материализма для нормальной жизни недостаточно.
Возьмем, к примеру, Америку. Пять лет назад в этой стране все считали, что только деньги могут дать народу счастье. Сейчас, после кризиса, в этом уверены меньше.
Я встречаю много людей, принадлежащих к различным слоям общества, которые начинают сомневаться, что деньги — это все.
— Слава Богу, наконец-то мы стали прозревать, — заметил Барри. — Знаешь, что такое современная молодежь? Это юные бездельники, у которых есть все: и деньги, и положение в обществе. Возьми хотя бы тех, с фотографии мисс Хедли. Помнишь, я рассказывал тебе, как в глухой деревушке, за сотни миль от цивилизации, священник показал мне этот снимок в журнале?
Диана прислушалась. У нее не было привычки подслушивать. Но сейчас разговор двух мужчин заинтересовал ее. Сначала, когда беседа шла о делах, она практически ничего не понимала; ей было неинтересно и скучно. Однако услышав свое имя, откинулась на спинку стула вся внимание.
— Так, так… Дай-ка вспомнить, кто там был сфотографирован… — проговорил Джек. — Ага! Дун-младший и старший сын Редхэма. Дун, я слышал, такая дрянь, каких еще поискать. А второй мальчишка просто богатый молодой повеса. Станет постарше — образумится. Но ведь таких, как они, совсем немного, Барри, стоит ли обращать на них внимание.
Сегодня гораздо больше молодых людей, которых интересуют проблемы гуманности, не важно, как они себя называют, империалистами или интернационалистами, и это самое главное. Они работают и по серьезному относятся к жизни. Хотя, согласен с тобой, часто это люди небогатые.
— Бедность, безусловно, лучший учитель, — перебил его Барри. — Но знаешь, Джек, я видеть не могу, когда деньги просто выбрасываются на ветер такими свистушками, как эта ваша Диана Хедли.
Услышав такое, Диана в ярости изо всех сил стиснула руки. Ей так и хотелось вскочить и отшвырнуть стул в сторону, но тогда этот Барри догадался бы, что она подслушивает, и она усилием воли заставила себя сдержаться.
— А мне Диана нравится, — проговорил Джек. — И Лоэлия ее очень любит. Конечно, деньги и многочисленные поклонники ее испортили. Но ведь не станешь же ты отрицать, что она очень хорошенькая.
