* * *
У каждой песни и каждой истории есть своё начало. Колыбельные и сказки, которыми убаюкивают детей перед сном, были некогда лишь идеей, мелодией, мыслью в чьей-то голове. Как же они обретают своё бессмертие? Как сложенные в предания слова и сплетённые с музыкой рифмы захватывают королевства и разносятся далеко за их пределы? Всё просто: нужен лишь повод спеть песню и повод пересказать кому-то интересную байку.
Так и начинается наша история…
Это произошло на второй год правления королевы Одри
Глава 1
Колыбельная для коров
Линнель сняла с крючка у двери деревянное ведро и вышла на крыльцо навстречу новому дню. Солнце лениво поднималось из-за горизонта, окрашивая рассветное небо в оранжевый, точь-в-точь как цветы ястребинки. Бросив пригоршню семян в клетку своей маленькой птичке, девочка обернулась и, любуясь прекрасным горным пейзажем, вдохнула полной грудью прохладный утренний воздух. Над просторами, словно огромный гигант, возвышалась гора Опакус, чья вершина, независимо от погоды, неизменно скрывалась за пеленой густых облаков. По обе стороны от исполина теснились горы поменьше, которые в народе называли не иначе как Стражники.
Дом Линнель располагался прямо напротив каменного гиганта, внизу, на пологом склоне Серой горы, которая, надо сказать, совершенно не оправдывала своё название. На фоне ярких красок неба отчётливо выделялась тёмная густая зелень сосен, а луга застилала сочная высокая трава. Зелёная гора – вот как стоило бы назвать эти места!
Но, судя по всему, тот, кто давным-давно дал название горе, жил в Эссендоре и видел лишь её противоположную сторону, где, как говорили, не было ничего, кроме серых камней. Что ж, им в столице королевства, виднее. Линнель же никогда не огибала гору, на которой прожила всю свою жизнь. Для этого просто не было причин. Кроме того, за неимением туннеля, подобное путешествие заняло бы несколько дней, и отец девочки поговаривал, что на такое может решиться либо храбрец, либо глупец.
Всего в нескольких верстах вниз по склону располагалась горная деревня Арвел, но дом Линнель едва ли к ней относился. У них было что-то вроде своей деревушки из маленьких полуразрушенных фермерских домиков, сгрудившихся вместе на отшибе. Людей здесь было немного, но всё же, несмотря на ранний час, девочка встретила по пути к коровникам по меньшей мере трёх человек.
Старый батрак по имени Пит как раз сгребал сено, когда она проходила мимо. Бросив своё занятие, он поприветствовал соседку вежливым кивком:
– Доброе утро, Линнель! Отличная причёска!
Девочка смущённо коснулась своих волос, заплетённых в косу вокруг головы:
– Доброе утро, Пит! Спасибо!
Затем ей повстречалась мадам Лаванда, которая сидела на веранде в кресле-качалке, укрыв ноги вязаным одеялом.
– Доброго вам утречка, госпожа Линнель. Как красиво вы убрали сегодня волосы!
– Благодарю вас, мадам Лаванда!
Когда же девочка поравнялась с амбаром, из-за телеги с сеном выскочил малыш Йохан и заставил её вздрогнуть, громко завопив:
– Бу!
– Ну-ка скройся, бесёнок! – прикрикнула она, прогоняя негодника.
Добравшись до коровника, Линнель с радостью укрылась в нём от постороннего внимания. Здесь было темно, тепло, пахло навозом, сеном и коровами. Кому-то такой аромат мог бы показаться неприятным, но она привыкла к нему с раннего детства. Отыскав среди животных Нетти, свою любимую корову, девочка повела её в доильное стойло. Та весело затопала вперёд и, оказавшись на месте, принялась с аппетитом жевать зерно в яслях. Линнель же придвинула поближе низенький табурет, отёрла Нетти и приступила к делу.
Тёплое молоко брызнуло в ведро, повинуясь привычным движениям её пальцев. Девочка тяжело вздохнула. Ей бы очень хотелось причёсываться и заплетать волосы так, как душе угодно, не становясь при этом всеобщим предметом для обсуждения и не привлекая любопытных взглядов.
Линнель прожила в этом захолустье всю свою жизнь, и, к её огромной печали, за все эти годы в деревушке ничего не изменилось. Каждый день её отец работал в поле, ухаживал за животными и готовил еду для продажи на рынке. А она каждый день помогала ему по хозяйству и каждое своё утро проводила за учебниками.
Нетти, должно быть, уловила настроение хозяйки и нервно топнула копытом. Ожидающие своей очереди бурёнки протяжно замычали. Доить недовольных коров – задача не из простых, и, желая их успокоить, Линнель стала петь. Мелодичный голос эхом разливался по амбару, и животные притихли, наслаждаясь его нежными звуками. Она пела свою любимую песню, которую отец написал когда-то давно для её матери. А потом, когда родилась Линнель, мама убаюкивала её этой колыбельной:
– Для меня ты словно бриллиант,
Для меня ты словно сапфир,
В тебе – красота и талант,
Ты для меня – весь мир.
Я хотел бы тебе подарить
Бриллианты и жизнь, как в раю.
Но я беден,
Зато я умею любить
И дарю тебе песню свою.
Девочка снова вздохнула. Она никогда не видела ни бриллиантов, ни сапфиров, но ей очень хотелось бы. Она закрыла глаза и представила себя в платье из серебряной парчи, расшитой мелким, нежно сверкающим жемчугом. Она мечтала о роскоши, о служанках, исполняющих любую её просьбу, и о том, чтобы те каждый день укладывали её волосы в новую модную причёску. Но вокруг были лишь коровы, для которых Линнель пела колыбельную:
– Для меня ты прекраснее гор
И нежнее, чем тёплое море,
Краше леса и чище озёр,
Весь мир для меня – в твоём взоре.
Линнель любила эту песню за прекрасные картины, которые та рисовала в её воображении: заснеженные горные вершины, глубокие спокойные воды бирюзовых озёр и вздымающиеся от ветра паруса галеонов, бороздящих бесконечные просторы морей. Она мечтала о свободе, о путешествиях и далёких странах, но, увы, мечтам этим не суждено было исполниться. Её детство подходило к концу, и всего через пару лет девочке предстояло приступить к ежедневной изнуряющей работе на ферме. Отец старел, и с каждым новым днём ему становилось всё тяжелее обеспечивать их существование. Будучи единственным ребёнком в семье, Линнель всегда понимала, что ей не с кем разделить ответственность за спокойную старость отца, а значит, всё её будущее было неразрывно связано с этой захудалой деревушкой на склоне горы.
Послышались шаги, и на пороге амбара появился отец Линнель, словно вызванный её размышлениями. Он прислонился к дверному косяку, наслаждаясь переливистыми звуками песни, и мгновение спустя тонкий нежный голос его дочери слился с его глубоким баритоном:
– Я хотел бы тебе подарить
Бриллианты и жизнь, как в раю.
Но я беден,
Зато я умею любить
И дарю тебе песню свою.
На последних нотах песни девочке показалось, что глаза отца заблестели от навернувшихся на них слёз. Наверное, он вспомнил о её матери, которая умерла, когда Линнель была совсем ещё крошкой.
