– Да.
– Планируете пожить здесь некоторое время?
– До конца сезона.
– А, хорошо. Очень многие туристы просто катаются по побережью, проезжая город за городом, и у них остаются скомканные впечатления. Чтобы почувствовать ритм жизни того или иного места, понять его характер, необходимо время. – Тяжелые очки немного съехали с носа экскурсовода, и, поправив их, она вглядывается в мое лицо. – Может, помочь вам отыскать что-то конкретное? Вы интересуетесь определенной исторической темой?
– Я живу в Вахте Броуди. Мне интересна история этого дома.
– А! Это вы пишете кулинарные книги!
– Откуда вы знаете?
– Случайно столкнулась на почте с Билли Конвеем. Он сказал, что впервые спешит по утрам на работу с такой радостью. Ваши черничные маффины уже обросли слухами в нашем городе. Нед и Билли надеются, что вы останетесь и откроете здесь пекарню.
Я смеюсь:
– Надо подумать об этом.
– Вам нравится жить на холме?
– Там очень красиво. Именно в таком месте моряк и должен был выстроить дом.
– Вам будет интересно вот это. – Она указывает на другую витрину. – Эти вещи принадлежали капитану Броуди. Он привез их из своих странствий.
Склонившись, я рассматриваю примерно два десятка ракушек, поблескивающих под стеклом, словно разноцветные драгоценные камни.
– Он собирал ракушки? Никогда бы не подумала!
– Мы попросили биолога из Бостона взглянуть на эти образцы. Она сказала, что ракушки собраны в разных концах света. На Карибах, в Индийском океане, Южно-Китайском море. Трогательное хобби для матерого морского волка, правда?
Я замечаю открытый журнал, лежащий на витрине, – желтые страницы исписаны убористым почерком.
– Это судовой журнал с «Ворона», корабля, которым Броуди командовал раньше. Судя по всему, он был немногословен. Большинство записей касается исключительно погоды и условий плавания, так что трудно сказать что-либо о его человеческих качествах. Явно море было для него первой любовью.
«И в конечном счете его роком», – думаю я, изучая почерк давно погибшего человека. «Легкие попутные ветра», – написал он в тот день. Однако погода постоянно меняется, а море – вероломная возлюбленная. Я размышляю о том, какими могли быть завершающие слова в судовом журнале «Минотавра», написанные перед тем, как корабль пошел ко дну. Уловил ли капитан запах смерти, который нес ветер, услышал ли ее грозный зов в парусах? Понимал ли он, что больше никогда не ступит на порог дома, в котором я сейчас ночую?
– А в вашей коллекции есть еще какие-нибудь вещи капитана Броуди? – спрашиваю я.
– Несколько предметов хранится наверху. – Звякнул дверной колокольчик, вошла семья с маленькими детьми, и, прежде чем направиться к ним, госпожа Диккенс кивает мне: – Почему бы вам не побродить по музею? Все залы открыты.
Экскурсовод приветствует новых посетителей, а я переступаю порог гостиной, где стулья с красной бархатной обивкой расставлены вокруг стола, словно возле него вот-вот соберутся дамы. На стене висит двойной портрет владельцев дома. Седовласый мужчина выглядит сурово – должно быть, ему жмет шею высокий воротник, – а его супруга следит за мной сонными глазами, словно вопрошая, что я вообще делаю в ее гостиной.
Я слышу, как в соседнем зале носится ребенок, а мама умоляет: «Нет-нет, дорогой! Поставь вазу на место!»
В попытке сбежать от шумного семейства я направляюсь в кухню, там торт из воска, искусственные фрукты и огромная пластиковая индейка изображают блюда для праздничного обеда. Я думаю о том, как тяжко было готовить на чугунной плите: приходилось таскать сюда воду, дрова, поддерживать огонь, ощипывать птицу. Нет уж, благодарю, я лучше поработаю в современной кухне.
«Мамочка-а-а-а! Пусти-и-и!» Крик ребенка становится громче.
Я спешу на черную лестницу и поднимаюсь по узким ступеням, где когда-то ходили слуги. В коридоре второго этажа развешены портреты выдающихся жителей Такер-Коува прошлого века, и я узнаю имена, которые порой попадаются на витринах городка: Лейт, Гордон, Такер.
Но имени Броуди тут нет.
В первой спальне стоит кровать с пологом на четырех столбиках, а во второй – старинная колыбель и детская лошадка-качалка. В последней комнате, что в самом конце коридора, основное место занимает кровать в виде саней и большой платяной шкаф – его дверца открыта, чтобы показать висящее внутри кружевное свадебное платье. Однако мебель меня не интересует, мое внимание сосредоточено на том, что находится над камином.
Это портрет импозантного мужчины с волнистыми черными волосами и высоким крутым лбом. Он стоит у окна, за его левым плечом в гавани виден корабль с поднятыми парусами. Черный китель ничем не украшен, зато сидит как влитой на широкоплечей фигуре; в правой руке мужчина держит блестящий латунный секстант. Мне не нужно смотреть на подпись, я уже знаю, кто этот человек, поскольку видела его в лунном свете. Я ощущала, как эта рука гладит мою щеку и слышала шепот во мраке: «Под моим кровом тебе никто не причинит вреда».
– А, я вижу, вы нашли его, – раздается голос экскурсовода.
Она тоже подходит к камину, но я не поворачиваюсь к ней, поскольку не в силах оторвать взгляд от портрета.
– Это Джеремия Броуди.
– Он весьма симпатичный мужчина, правда?
– Да, – шепчу я в ответ.
– Полагаю, местные дамы теряли голову, стоило ему только сойти с трапа. Как жаль, что он не оставил потомков.
Некоторое время мы стоим бок о бок, завороженные изображением человека, который умер почти полтора столетия назад. Человека, чьи глаза, кажется, смотрят прямо на меня. Только на меня.
– Это была страшная трагедия для нашего городка, когда его корабль затонул, – говорит госпожа Диккенс. – Он был молод, всего-навсего тридцати девяти лет от роду, а море знал как свои пять пальцев. Он вырос на воде. Провел больше времени в море, чем на суше.
– И все-таки он выстроил прекрасный дом. После того как я прожила пару дней в Вахте Броуди, мне стало ясно, что она совершенно особенная.
– Значит, вам там нравится?
Я колеблюсь.
– Да, – в конце концов отвечаю я, и это правда.
Мне действительно там нравится. Несмотря на мышей, призраки и прочее.
– Некоторые люди совершенно иначе относятся к этому дому.
– Что вы имеете в виду?
– У любого старого дома есть прошлое. И если оно темное, кто-то порой чувствует это.
Взгляд экскурсовода смущает меня, я отворачиваюсь от нее и снова принимаюсь разглядывать картину.
– Должна признаться, когда я впервые увидела этот дом, я не была уверена, что хочу в нем остаться.
– Вы что-то почувствовали?
