– Да, – шепчу я.
– Ты не должна бояться. Я никогда не порчу свою собственность.
– Так вот что я значу для тебя?
– И это приводит тебя в восторг, верно? Тебе нравится, когда тобой овладевают так, как я сделал это сегодня? Когда тебя оседлывают и мчат во весь опор, а ты не можешь сопротивляться тому, что решили с тобой сделать?
Тяжело сглотнув, я делаю нервный вдох:
– Да.
– Тогда ты обрадуешься моему следующему визиту. Все будет по-другому.
– Как?
Он приподнимает мой подбородок и пристально смотрит мне в глаза с таким видом, что я невольно вздрагиваю.
– Сегодня, дорогая Эйва, было одно удовольствие. Но когда я вернусь, – улыбается он, – будет сплошная боль.
14
В приемной доктора Бена Гордона сидит дама. Она годится ему в бабушки. Разглядывая ряд висящих на стене фотографий, я вижу ее более молодой. Улыбающееся лицо в таких же очках «кошачий глаз» – этот снимок был сделан сорок два года назад, когда в этом здании располагался кабинет доктора Эдварда Гордона. А вот опять она, только два десятка лет спустя, – позирует с доктором Полом Гордоном, и волосы ее уже наполовину посеребрила седина. Бен Гордон – третий из династии врачей, практиковавших в Такер-Коуве, а мисс Вилетта Хатчинс всегда работала в их приемной.
– Вам повезло, что сегодня ему удалось отыскать окошко между визитами, – говорит она, протягивая мне планшет с пустым информационным листком пациента. – Обычно он никого не принимает в обеденный перерыв, однако вас, сказал, осмотрит непременно. Летом, когда в городке столько народа, записаться к нему в ближайшие недели просто невозможно.
– А еще мне очень повезло, что он выезжает на дом, – отвечаю я, передавая ей свою карту страхования. – Я и не думала, что врачи до сих пор ездят по вызовам.
Мисс Хатчинс, нахмурившись, поднимает на меня взгляд:
– Он приезжал по вызову?
– На прошлой неделе. Когда я потеряла сознание.
– Неужели? Минутку… – говорит она, украдкой проглядывая журнал посещений. В наш век электронных медицинских карт весьма непривычно видеть имена пациентов, написанные ручкой. – Пожалуйста, присядьте, госпожа Коллетт.
Я устраиваюсь в кресле, чтобы заполнить листок пациента. Имя, адрес, история болезни. Когда я добираюсь до строки «Контакт для экстренного случая», мне приходится задуматься. Некоторое время я смотрю на строчку, в которой всегда указывала имя Люси. На этот раз я пишу имя своего редактора и его телефон. Саймон не родственник, но, по крайней мере, мой друг. Единственный мост, который я не сожгла. Пока не сожгла.
– Эйва? – Бен Гордон стоит в дверном проеме и улыбается мне. – Пойдемте посмотрим на вашу руку, хорошо?
Я оставляю планшет у администратора и вслед за врачом иду в кабинет, где все оборудование выглядит на редкость современным, чего не скажешь о мисс Хатчинс. Пока я взбираюсь на стол для осмотра, Бен идет к раковине, чтобы помыть руки, как любой хороший медицинский работник.
– Есть ли жар? – спрашивает он.
– Прошел.
– Принимали антибиотики?
– До последней таблетки. Как вы назначили.
– Аппетит? Энергия?
– В сущности, я чувствую себя очень неплохо.
– О чудо медицины! Время от времени даже я делаю все правильно.
– Я очень вам благодарна.
– За то, что я исполнил свой врачебный долг?
– За то, что вы потратили много усилий ради меня. Во время разговора с вашим администратором у меня создалось ощущение, что обычно вы не выезжаете по вызовам.
– Ну, зато мои дед и отец постоянно этим занимались. Вахта Броуди не особенно далеко от городка, так что мне было совсем несложно заехать. Мне хотелось сэкономить ваши деньги, ведь неотложка дорогая. – Вытерев руки, он обернулся ко мне. – А теперь давайте осмотрим руку.
Я расстегиваю манжету на блузке.
– Думаю, она выглядит гораздо лучше.
– Вас больше не царапал ваш зверюга?
– На самом деле мой кот не настолько злобный, как может показаться. Он поцарапал меня, оттого что был напуган. – Я никогда не расскажу доктору Гордону, чего так испугался кот, ведь тогда врач точно задастся вопросом, не сошла ли я с ума. Я закатываю рукав до локтя. – А царапин-то уже почти не видно.
Он изучает зажившие следы когтей:
– Уплотнения явно рассасываются. Слабости и головных болей нет?
– Нет.
Гордон вытягивает мою руку и щупает локоть.
– Давайте посмотрим, уменьшились ли лимфоузлы.
Доктор умолкает, нахмурившись: он увидел на моем запястье пожелтевший, но все еще заметный синяк.
Я вырываю руку и натягиваю рукав до ладони.
– Я в порядке. Правда.
– Откуда у вас этот синяк?
– Наверное, ударилась. Я и не помню.
– Может, вы хотите поговорить со мной? О чем-нибудь…
Он задал этот вопрос тихо и нежно. Разве есть более безопасное место, чтобы поведать всю правду, особенно этому человеку, чья работа – выслушивать самые постыдные тайны пациентов? Но, застегивая пуговицу на манжете блузки, я не говорю ни слова.
– Вас кто-то обижает, Эйва?
– Нет. – Я заставляю себя посмотреть ему в глаза и спокойно отвечаю: – Мне не о чем говорить.
Спустя мгновение он кивает:
– Отстаивать благополучие пациентов – часть моей работы. Я знаю, что вы живете одна-одинешенька на холме, и мне бы хотелось убедиться, что вы чувствуете себя в безопасности. И вообще – что вы в безопасности.
– Я в безопасности. Если не считать, что у меня кот-агрессор.
В ответ он рассмеялся, и смех рассеял возникшее между нами напряжение. Конечно, доктор понял, что его пациентка что-то скрывает, однако пока не решился продолжать расспросы. Да и что бы он сказал в ответ, если бы я взяла и выложила ему всю правду о свидании в башенке? Ужаснулся бы он, узнав, как мне это понравилось? И с каким нетерпением я с той самой ночи жду возвращения моего фантомного возлюбленного?
– Не вижу необходимости в повторном визите, если, конечно, не возобновится жар, – объявляет доктор, закрывая карту. – Сколько вы еще пробудете в Такер-Коуве?
– Я договорилась об аренде дома до конца октября, но уже подумываю о том, чтобы задержаться подольше. Оказалось, что мне здесь прекрасно пишется.
– Ах да, – говорит он, провожая меня в приемную. – Я слышал о вашей книге. Билли Конвей рассказывал, что вы кормили его обалденной тушеной говядиной.
– Есть ли в городке хоть один человек, которого вы не знаете?
– В этом и состоит прелесть Такер-Коува. Мы знаем все обо всех и тем не менее разговариваем друг с другом. Ну, в большинстве случаев.
