– Что ж, хорошо. Увидимся в пятницу.
– Я привезу вина.
Ровно в пять часов вечера в пятницу раздается звонок в дверь.
На пороге стоит Саймон. Он, как обычно, выглядит щеголем в своей полосатой оксфордской рубашке и красном галстуке-бабочке. За долгие годы работы с ним я ни разу не видела его без галстука-бабочки, даже когда он трудился на ресторанной кухне; и без этого аксессуара я бы, наверное, сочла его совершенно раздетым.
– Вот моя девчонка! – Он хватает меня в объятия.
Слава богу, объятия Саймона не нагружены скрытыми сексуальными мотивами, это всего-навсего выражение братской любви со стороны человека, который вот уже десяток лет счастлив со своим мужем по имени Скотт и совершенно не испытывает интереса ко мне как к женщине. Саймон заходит в дом, ставит на пол кожаную дорожную сумку и, задрав нос, принюхивается:
– Что это так пахнет? Омар?
– Клянусь, Саймон, ты настоящая собака-ищейка!
– Мне нравится думать, что больше я похож на трюфельную свинью. И способен за милю унюхать бордо. Так что мы сегодня готовим? Тупо варим – или что-нибудь поинтереснее?
Я смеюсь:
– Для тебя, разумеется, поинтереснее. Пока я все еще на первой стадии приготовления. Если хочешь освежиться, гостевая комната на самом верху.
– Сначала я хочу взглянуть, что же готовится.
Оставив свою сумку в прихожей, он направляется прямиком в кухню. Саймон происходит из большой поварской династии – без сомнения, та пошла от доисторического предка в звериных шкурах, который помешивал где-то в пещере жаркое из мастодонта. Так что к плите моего редактора тянет всегда и везде.
– Долго?
Саймону не нужно пояснять свой вопрос, я уже поняла, о чем он спрашивает.
– Они там уже пятнадцать минут. Ты пришел в идеальное время.
Я выключаю плиту и снимаю крышку с кастрюли, выпуская облако благоухающего пара. Нынче утром я была на борту «Ленивой девчонки» вместе с другом Бена – омароловом, капитаном Энди – и собственными глазами видела, как он достал из воды этих четырех зеленых ракообразных. Теперь они приобрели великолепный, аппетитный красный оттенок.
Саймон тянется за одним из фартуков, что висят на кухонном крючке, и быстро повязывает его.
– Что делаем дальше?
– Чисти срочно. Я делаю бешамель.
– Да ты превратилась в поэта!
– А то!
Мы принимаемся за работу, передвигаясь по кухне в давно отрепетированном танце – как партнеры, знающие каждое движение друг друга. Ведь так мы и познакомились – два юных студента колледжа, работавших летом в одном из ресторанов на Кейп-Коде. Меня повысили от посудомойки до помощницы по салатам, а его от помощника по салатам до повара горячего цеха. Саймон всегда на шаг опережал меня. Да он и теперь впереди: уже разделал клешни и быстро вынимает мясо; я только начала вбивать в бешамель шерри и яичные желтки, а у него все уже полностью очищено – целая груда сочной мякоти на тарелке.
Я покрываю мясо слоем соуса и отправляю пирог с омаром в духовку.
Саймон откупоривает охлажденную бутылку совиньона блан и наполняет мой бокал.
– За работу в команде, – произносит он тост, и мы чокаемся. – Этот рецепт попадет в книгу?
– Если ты решишь, что он прошел проверку. Я откопала его в поваренной книге девятьсот первого года – в одной гостинице. Там, в «Старой русалке», это блюдо считалось изысканным.
– Так вот чем ты занималась весь этот месяц!
– Испытывала старые рецепты. Писала книгу. Копалась в прошлом. – Я поднимаю взгляд на старинный жестяной потолок. – Этот дом создает правильную обстановку для погружения в нужную эпоху.
– Но надо ли было ехать сюда, чтобы делать книгу? Кстати, ты должна была сдать ее почти год назад.
– Знаю, знаю.
– Я совсем не хочу разрывать с тобой контракт, однако Тео – занудный крохобор, и он постоянно спрашивает, когда будет рукопись. – Он умолкает, изучающе глядя на меня. – Раньше ты никогда так не задерживала работу. Что происходит, Эйва?
Чтобы не отвечать на этот вопрос, я допиваю свой бокал.
– Творческий кризис, – наконец бормочу я. – Но думаю, он уже миновал. Стоило мне переехать сюда, я начала писать как сумасшедшая – и получается хорошо, Саймон. Вдохновение вернулось и снова бьет ключом.
– А раньше-то оно куда девалось?
Наполняя свой бокал, я вижу, что Саймон нахмурился. Сколько я выпила за сегодняшний вечер? Уже сбилась со счета. Я отставляю бутылку и тихо отвечаю:
– Ты же знаешь, как мне было тяжело эти несколько месяцев. Я была в депрессии с того самого…
– Нового года.
Я умолкаю, не в силах произнести ни слова.
– Прекрати винить себя, Эйва. Ты устроила праздник, и Ник слишком много выпил. Что ты могла сделать – связать его, не пустить за руль?
– Я не делала серьезных попыток остановить его.
– Ты не несла за него ответственность. Ник был взрослым мужчиной.
– Я по-прежнему виню себя. Даже если Люси не считает меня виноватой.
– По-моему, ты должна поговорить об этом с кем-нибудь. Я знаю одного очень хорошего психотерапевта. Могу дать тебе ее номер.
– Нет. – Я беру бокал и выпиваю его одним махом. – Сейчас мне нужно просто-напросто поужинать.
– Если учесть, сколько ты уже выпила сегодня, думаю, это хорошая идея.
Я осознанно не обращаю внимания на его замечание и наливаю себе еще вина. К тому моменту, когда быстро приготовленный салат и пирог оказываются на столе, я чувствую такое сильное раздражение от слов Саймона, что предпочитаю сосредоточиться на еде. И с чего это он решил превратиться в наседку?
Саймон пробует пирог с омаром и радостно вздыхает:
– О да, этот рецепт должен попасть в книгу.
– Рада слышать. Наконец ты что-то одобрил.
– Ради всего святого, Эйва! Я никогда бы не заказал тебе эту книгу, если бы не был уверен, что ты ее сдашь. И снова вопрос: когда это произойдет?
– Именно за этим ты сюда и приехал?
– Я тащился сюда пять часов вовсе не для того, чтобы просто поздороваться. Разумеется, я приехал по делу. А еще – проведать тебя. Когда твоя сестра позвонила мне…
– Люси тебе позвонила?
– Она думала, я в курсе, что с тобой происходит.
Я не отрываю взгляда от своего бокала с вином.
– Что она тебе сказала?
– Что ты с ней почти не разговариваешь – непонятно почему. Люси волнуется, вдруг это из-за нее: мол, она что-то ляпнула или не так сделала.
– Нет.
– Тогда в чем дело? Я всегда думал, что вы неразлейвода.
