На это у меня не нашлось возражений. Я стою лицом к морю, однако чувствую, как нависает надо мной дом, как он наблюдает за мной. Я боюсь услышать ответ, но все равно задаю этот вопрос:
– Что случилось с той семьей?
– Никогда раньше они не верили в привидений, однако поняли: в их доме обитает нечто. И все они с этим столкнулись. Муж порылся в газетных архивах и нашел статью о самоубийстве Эбигейл. Он счел, что в доме поселился ее призрак. Но ведь привидения безобидны, так? Да и за ужином будет о чем поговорить! «У нас в доме живет привидение! Здорово, правда?» Но постепенно до всех членов семьи дошло, что по дому бродит нечто иное. Четырехлетняя девочка стала просыпаться каждую ночь и кричать от ужаса. Она говорила, что кто-то ее душит, а мать в самом деле находила отметины на шее ребенка.
Внезапно мое сердце заколотилось.
– Какие такие отметины?
– Они напоминали следы пальцев на шее. Пальцы эти были слишком длинными и не могли сойти за детские. Затем восьмилетняя девочка начала просыпаться от кровотечения из носа. Ее повели к врачу, однако тот не смог обнаружить причину этих кровотечений. Но и после этого семья оставалась в доме, потому что в него были вложены почти все семейные накопления. Но однажды ночью все переменилось. Мужа разбудил стук на улице, и он отправился проверить, в чем дело. Едва он вышел из дома, входная дверь захлопнулась. Он колотил в дверь, однако члены его семьи ничего не слышали. А вот он прекрасно слышал, что происходит внутри. Дочки кричали. Жена упала с лестницы. Он выбил окно, проник в дом и нашел свою жену, в оцепенении лежащую у подножия лестницы. Женщина была в ужасе и твердила, что ее столкнуло нечто. И это нечто хотело ее смерти. Той же ночью они перебрались в мотель. А на следующее утро позвонили мне.
– Вы были в доме?
– Да, я ездила туда на следующий день после случившегося. Это очень красивое здание с круговой верандой и потолками высотой в двенадцать футов. Именно такой дом построил бы для своей семьи богатый человек. Когда я приехала, на переднем дворе меня ждал отец семейства, однако входить в дом он не стал. Он просто передал мне ключ и предупредил об осторожности. Я вошла туда одна.
– И что вы увидели?
– Ничего. Поначалу. – Мейв снова смотрит на Вахту Броуди, словно боится повернуться к дому спиной. – Я прошла по кухне, по гостиной. Все выглядело совершенно нормальным. Поднялась по лестнице в спальни – и снова ничего не показалось мне странным. Но потом спустилась в кухню и открыла дверь в подвал. Там-то я и почувствовала его…
– Что?
– Запах разложения. Смерти. Я не хотела спускаться по этим ступеням, но заставила себя сделать несколько шагов. Потом подняла свой фонарик повыше и увидела следы на потолке. Следы когтей, Эйва. Словно зверь пытался процарапать себе путь наверх, в дом. Дальше я идти не рискнула. Попятилась, вышла из входной двери и больше не переступала порог этого дома. Ведь я уже знала, что нынешние владельцы не смогут туда вернуться. Я понимала, с чем им пришлось столкнуться. Это не призрак, а нечто куда более сильное, сущность, обитавшая там много-много лет. Для них придумано немало названий: демоны, стригои, байталы… Общее у них одно: они – зло. И очень опасны.
– Капитан Броуди такой же?
– Я не знаю, какой он, Эйва. Возможно, это призрак, эхо человека, который когда-то жил тут. Поначалу я именно так и думала, потому что вы не испытали ничего страшного. Но, взглянув на историю Вахты Броуди и узнав, что здесь умерли четыре женщины…
– Умерли от естественных причин. И от несчастного случая.
– Верно, но что держало здесь всех этих женщин? Почему они отказались от брака и семьи и провели всю свою жизнь в этом доме?
«Из-за него. Из-за удовольствий в башенке».
Я смотрю на дом, и от воспоминаний о том, что происходило наверху, у меня вспыхивают щеки.
– Почему они оставались здесь, старились и умирали? – спрашивает Мейв, изучающе глядя на меня. – Вы знаете?
– Он… капитан…
– Что – он?
– Он понимает меня. Он заставляет меня чувствовать, что здесь я на своем месте.
– А что еще он заставляет вас чувствовать?
Я отворачиваюсь; мое лицо горит. Она не настаивает на ответе, так что повисает мучительно долгое молчание, настолько долгое, что Мейв догадывается: моя тайна слишком деликатна и я не стану ею делиться.
– Что бы он ни предлагал вам, он делает это не просто так, – предупреждает она.
– Я не боюсь его. И женщины, которые жили здесь до меня, похоже, тоже его не боялись. Они могли уехать, но приняли другое решение. Они остались в этом доме.
– И умерли тут же.
– Но спустя много лет.
– Вы таким видите свое будущее? Будете пленницей Вахты Броуди? Состаритесь здесь и умрете?
– Все равно придется где-то умереть.
Она берет меня за плечи и заставляет взглянуть ей в глаза:
– Эйва, вы сами-то слышите, что говорите?
Меня так поразило ее прикосновение, что некоторое время я не в силах произнести ни слова. Только сейчас я осознала, что произнесла. «Все равно придется где-то умереть». Неужели я и правда хочу отвернуться от мира живых?
– Я не знаю, какую власть имеет над вами эта сущность, – говорит Мейв, – но вам следует отстраниться от ситуации и подумать о ваших предшественницах. Четыре женщины умерли в этом доме!
– Пять, – тихо поправляю я.
– Я не считала женщину, которую нашли в бухте.
– Да и я не считаю Шарлотту. Была еще девочка пятнадцати лет. Я вам о ней рассказывала. Компания подростков пробралась сюда в ночь Хеллоуина. Одна девочка вышла на вдовью дорожку и упала с нее.
Мейв покачала головой:
– Я изучала газетные архивы, но такой информации не нашла.
– Об этом мне рассказал плотник. Он вырос здесь и помнит это.
– Тогда нам следует поговорить с ним.
– Я не уверена, что это возможно.
– А почему нет?
– Его подозревают… в убийстве Шарлотты Нильсон.
Мейв ахает от изумления. Она оборачивается и смотрит на дом, который кажется ей центром этого омута. Но мне совсем не страшно, потому что в моих ушах по-прежнему звучат слова: «Под моим кровом тебе никто не причинит вреда».
– Если об этом помнит ваш плотник, – заключает Мейв, – помнят и другие здешние жители.
Я киваю:
– Я даже знаю, с кем именно следует поговорить.
22
Когда мы с Мейв оказываемся возле дома Исторического общества Такер-Коува, на часах чуть больше пяти. На двери уже висит табличка «Закрыто», но я все равно стучу, надеясь, что госпожа Диккенс еще здесь, наводит порядок в зале. Сквозь затемненное дверное стекло что-то мелькает, и я слышу стук ортопедических ботинок. Дверь приоткрывается, и в щель на нас смотрят светло-голубые глаза, увеличенные толстыми линзами очков.
