Гребнев продолжал плести на трибуне мудреные словесные кружева. Когда же он изредка называл цифры, связанные с высотой перехвата цели и ее скоростью, – свирепое возмущение клокотало в душе Гаевского. И тогда словно два Гаевских образовались в нем. Один – закипающий от услышанной лжи и горящий желанием тут же разоблачить ее, а другой – осторожный, боязливый, лукавый, говорящий первому: «Артем Палыч, ну зачем тебе искать неприятности на собственную задницу? Оно тебе надо? Сделай вид, что не расслышал слова Гребнева и сопи себе в две дырочки».
Эти двое яростно сцепились в Гаевском. И тогда первый сказал второму: «Ты жалкий трус! Я презираю тебя!».
Закончив выступление, Гребнев объявил:
– Вопросы есть?
– Есть вопросы! – громко сказал Гаевский и поднялся с места.
В тот момент Гребнев посмотрел на Гаевского с холодной настороженностью. Померанцев и Курилов перестали о чем-то шептаться между собой и повернули головы в сторону Гаевского.
– Откуда взялась высота перехвата в сто восемь километров? – громко и четко произнес Гаевский, – есть данные объективного контроля… А они говорят, что «карандаш» выше восьмидесяти километров не поднимался…
В зале наступила тишина, затем прокатился негромкий людской гомон.
Гребнев щелкнул пальцем по черной сливе микрофона и объявил:
– Тише, товарищи, тише… Вопрос, конечно, серьезный… Что касается высоты перехвата… Надо бы еще раз посмотреть данные…
– А что там смотреть? – крикнул со своего фланга Кружинер, – там четко указано – восемьдесят километров!
– Яков Абрамыч, дорогой мой человек, – миролюбивым тоном с плохо скроенной добродушной улыбкой отвечал Гребнев, – если мы сейчас будем углубляться в сугубо технические споры… Мы так до утра не разойдемся… Давайте об этом тет-а-тет поговорим…
Начальник института Померанцев ошпарил Гаевского суровым казенным взглядом. Он словно говорил полковнику: «Ну какого хрена еще и ты высунулся?».
На том совещание и закончилось.
– Ну теперь вам конец, товарищ полковник, – сочувственным тоном сказал Гаевскому Таманцев, – вас сожрут и не поперхнутся…
Томилин нервным жестом подозвал к себе Гаевского. Сказал сквозь зубы:
– Артем… Артем Палыч, ну зачем ты лезешь в бутылку? Тут и без тебя хреново. Из-за тебя Гребнев покатит бочку на нас, программистов. И попробуй ему докажи, что не так…
Гаевский в упор посмотрел на Томилина и тоном человека, уверенного в своей правоте, задал встречный вопрос:
– Разве я сказал неправду?
Глазах Томилина налились недобрым светом:
– Ты своей правдой всему отделу насрал! Теперь Гребнев скажет, что это мы программные расчеты на «карандаше» завалили! Всех нас крайними сделает! Э-эх!
Раздосадованный Томилин махнул рукой, как саблей и что-то еще хотел сказать Гаевскому, но тут подошел генерал Курилов:
– Артем Палыч, вечерком загляни ко мне в номер, поговорить надо…
* * *
Было уже начало десятого, когда Гаевский зашел в гостиничный номер, где жил генерал Курилов. На большом столе поблескивали бутылки с коньяком и белели тарелки. В бледном свете люстры с треснувшим плафоном-тюльпаном клубился сигаретный дым.
Вместе с Куриловым за столом сидели Гребнев, Померанцев, Томилин, Кружинер и полковник Фролов из контрразведки. По их розоватым лицам и хмельным глазам уже было заметно, что все немало выпили.
Томилин бросил недовольный взгляд на Гаевского (мол, а ты каким боком здесь?) и оранжевой авторучкой продолжил что-то писать на лежавшем перед ним листе. Гребнев диктовал ему: «Испытания прошли в штатном режиме, и… и… позволили… поз-во-ли-ли… в целом… Нет, лучше напиши – в основном… В основном проконтролировать… все необходимые… нет… практически все необходимые параметры новой ракеты…
Померанцев перестал ковыряться в жирном боку осетра и, дирижируя вилкой, добавил:
– Испытания новой ракеты позволили конструкторам и ученым получить важную информацию для дальнейшего ее совершенствования!
Довольный своим словесным обертоном, Померанцев даже пристукнул вилкой по краю тарелки.
– Ну и ловок же ты, чертяка, ну и ловок! – довольным тоном продолжил Гребнев, – вот так изловчиться, вот так сказать и… и ничего не сказать! Хе-хе-хе… Узнаю старую школу!
– В старой школе так не врали, – тут же грозным тоном отозвался Кружинер, наливая водку в рюмку Гаевского, – в старой школе при Лаврентии Палыче за такую ловкость к стенке ставили… Или за яйца к потолку подвешивали!
Перестали цокать вилки, не хрумчит во ртах соленая капуста.
– Вы это о чем, Яков Абрамыч? – сухо спросил Гребнев в полной тишине, – у вас какой-то тон прокурорский. Да и весь вы сегодня какой-то невыдержанный. Что случилось, Яков Абрамыч? Так вы о чем?
– А я о том, что испытания ракеты провалились… А мы тут вместо того, чтобы признать это и честно разобраться в причинах, занимаемся словесной эквилибристикой…
Гаевский одобрительно посмотрел на Кружинера.
– Вы сегодня прямо агрессивный какой-то, Яков Абрамыч, – примирительным тоном произнес Померанцев, – я понимаю, день был тяжелым, нервы, болячки, то се… Так может быть, нам еще выпить?
Кружинер отозвался мгновенно:
– Вы же меня знаете, – я когда выпью, предохранителей не чувствую! Отважен я особо во хмелю!
Выпили, как на похоронах, – не чокаясь.
Каждый молча колупался в своей тарелке. Генерал Курилов, видимо, решил хоть как-то разрядить неловкую обстановку после колючего пассажа Кружинера:
– Позвольте, господа-товарищи, и я свои пять копеек вставлю… Так скзыть, от имени Генерального штаба. Как известно, отрицательный опыт – тоже опыт…
– Вот-вот, мудрые слова, и я о том же говорю! – тут же откликнулся Гребнев. – Путь к великой цели не бывает гладким. Ошибки неизбежны. И потому…
Слушая Гребнева, Курилов хмурился, явно недовольный тем, что его перебили. Но он не дал Гребневу договорить, и, значительно добавив громкости и металла голосу, продолжал:
– Так вот я повторюсь. Отрицательный опыт – тоже опыт… Нам надо спокойно во всем разобраться и сделать выводы. Самое печальное, что испытания «Властелина» теперь еще больше выбились из графика. И нам вместе надо ответить на вопрос – где, кто, на каком этапе допустил промашку? И главное – что будем дальше делать?
Курилов говорил еще минут пять и все слушали его с таким видом, словно сидели на поминках. Видимо, заметив это, Курилов закончил свой монотонный спич и заключил:
– Так что будем работать и работать.
– За это и выпьем, товарищи, – воскликнул Гребнев, явно обрадованный тем, что генерал, наконец, остановил свой неприятный монолог.
