И лишь одна была от Людмилы: «Как ты там? Не могу дозвониться». И все.
Тем же военным бортом после обеда Гаевский возвращался в Москву. В самолете он сидел рядом с Кружинером, старик был хмур и неразговорчив. Достал из своего старого портфеля документы объективного контроля, что-то черкал в них, писал на полях какие-то цифры и формулы, время от времени протирая носовым платком желтоватые линзы очков. Однажды он что-то пустяковое сказал Гаевскому, повернувшись к нему худым и плохо выбритым лицом, – в тот момент Артем Павлович заметил, что глаза старика сильно слезятся.
По узкому проходу между рядами подошел генерал Курилов с розовым лицом и явно захмелевшими глазами.
Наклонился над Кружинером и сказал:
– Яков Абрамыч, приглашаю вас в свое, так сказать, купе. Есть разговор.
И они вдвоем пошли по проходу между креслами. Когда складная дверь в купе Курилова открылась, Гаевский заметил и Гребнева, и спину Померанцева, и лысую голову Томилина, и стюардессу, услужливо склонившуюся с бутылкой в руках над столом…
К удивлению Артема Павловича, Кружинер уже вскоре (не прошло, кажется, и пяти минут) возвратился на свое место в самолете. Он явно был чем-то недоволен, – вид у старика был расстроенный.
– Что-то случилось? – спросил Гаевский.
– Случилось, случилось, – ворчливым тоном ответил Кружинер, – роясь в своем замусоленном бауле, стоявшем под ногами, – этот поганец Померанцев прощения у меня просил…
– Ну а вы?
– Ну а я сказал ему – Бог простит… Повернулся и ушел… Есть такие оскорбления, маладой мой чела-эк, которые иным мужикам нельзя прощать… Как сказал однажды сын Лаврентия Павловича Берии, – в нашем деле можно прощать глупость, но подлость и ложь – никогда… И этот ваш бывший начальник из Генштаба… Как его?
– Курилов…
– Да, Курилов… Генерал, а ведет себя, простите, как проститутка! Все поддакивает, поддакивает и Гребневу, и Померанцеву… Чует мое сердце, что это одна шайка-лейка… Да ну их!!!.. Давайте и мы лучше выпьем… У меня тут кое-что есть… Да и трезвым возвращаться с полигона – плохая примета!
Кружинер хитро моргнул Гаевскому и извлек из баула бутылку коньяка, два красных пластмассовых стаканчика и несколько маленьких сушек.
Выпили раз, второй, третий. Захорошело. Бледноватое лицо старика порозовело, он стал необычайно разговорчив.
Гаевский потом лишь вспоминал, каким же таким ловким образом Кружинер перевел разговор на Наталью? Ах, да, разговор тот начался после того, как высокая и крупнотелая стюардесса прошла мимо них бочком, – старик аж наклонился к проходу, приклеившись долгим мужским взглядом к заманчивой фигуре молодой женщины:
– Непочатый край работы! – весело сказал он, поблескивая плутовскими глазами, – хороша, чертовка, как хороша… Но с вашей Натальей даже она не сравнится…
И он снова хитро подмигнул Гаевскому. Сконфуженный Гаевский даже не знал, как дальше продолжить разговор. Молча еще раз разлил коньяк по стаканчикам. Еще раз выпили. На старика явно напал приступ ностальгических воспоминаний:
– Я в вашем возрасте, маладой мой челаэк, тоже еще тот ходок был! Да и не только в вашем возрасте… Хи-хи-хи… Но позвольте мне, дорогой Артем Палыч, совершенно наглым образом вторгнуться в вашу личную жизнь… И с высоты моих лет дать вам некоторые советы…
Гаевский даже не знал, как половчее ответить старику. Лишь протянул слегка растерянно:
– Нууууу…
– Как ветеран общества институтских склочников, имею беспардонность полюбопытствовать, Артем Палыч, – у вас с Натальей как? Шуры-муры – и по своим углам?.. Или уже есть планы на совместную жизнь?
– Ну это… Как вам сказать… Я еще так далеко и не заглядывал…
– Так вот мой вам совет… И не надо заглядывать… Любовница – это хорошо… Но семья – это святое… Так вот вам совет старого и блудливого еврея… Своей любовнице женатый мужчина ни в коем разе не должен давать надежду на большее. Вы можете искалечить жизнь порядочной женщине… Знаете, что такое любовница? Это лишь то, что вам кажется, а не то, что есть на самом деле! Налейте мне еще коньяку… Я плохой оратор, если мало выпью… Отважен я особо во хмелю, хе-хе…
Гаевский налил и разломал последнюю сушку. Кружинер выпил, хукнул, грызнул сушку и продолжил:
– Так вот, маладой мой чэлаэк Артем Палыч, самая страшная любовница та, которая незамужняя… Которая имеет на вас серьезные виды… И отдается вам, как последний раз перед смертью… А у вас семья за спиной… А семья, повторяю, – это святое… О, знали бы вы, сколько любовниц у меня было! Между прочим, в меня и сейчас Даниловна по уши влюблена! Да-да! Вы не ухмыляйтесь! Не ухмы…
Тут Кружинер замер на полуслове, когда та же стюардесса снова грациозно прошла между рядами. Продолжил:
– Так вот, любезный мой Артем Палыч. Сколько раз слышал я от своих любовниц: «Яша, нам надо серьезно поговорить… Яша, у меня задержка… Яша, нам надо определиться…». А я Сару свою не бросил. Сара – это святое. Схожу налево, а направо Саре цветы и восхищение с поцелуями в прихожей несу… То шубку, то духи «Красная Москва», то даже какой-нибудь бриллиантик прикуплю… Вот вы сейчас ухмыляетесь хитро и думаете, зачем мне старик всю эту хреновину несет? Ведь правда же? А я все это говорю вам потому, чтобы вы ни себе, ни жене своей, ни Наталье дальнейшую жизнь не испортили…
Берите пример со старых коммунистов! Вкусно потрахаться на стороне завсегда были готовы. Но чтобы до развода с женой дошло, – это нееееет! Потому что за партбилет сразу дернут и прощай карьера! Вон Владимир Ильич как Инесочку шпарил, а с Наденькой нет… Не развелся же… Хорошо устроился вождь мирового пролетариата, – и жена была, и любовница. Полный комплект! Двустаночник! Вот что значит коммунистическая закалка! Кстати, – о старых коммунистах… Приходит мужик домой, а в спальне на его жене голый старик кряхтит-барахтается. Взбешенный такой картиной муж уже топор над головой любовника жены занес. А она ему говорит:
– Ццццц, Ваня… Он видел Ленина!
* * *
В Москву прилетели около семи вечера. От аэродрома «Чкаловский» в зеленом армейском автобусе доехали до Арбата. Там Гаевский предложил Кружинеру:
– Давайте я вас на такси подвезу.
Старик вежливо отказался:
– Спасибо, но я здесь рядом, на Сивцевом Вражке живу.
На Арбате Гаевский взял такси и рванул на Ярославский вокзал.
По пути попросил таксиста остановиться у винного магазина, чтобы купить вишневый ликер.
Маленький черный плеер, с перехваченным синей изолентой гнездом для батареек, уже лежал в боковом кармане его большой дорожной сумки из камуфляжной материи.
В вагоне электрички Гаевский надел наушники и нажал кнопку. Леонард Коэн пел «Танцуй со мной до конца любви». Электричка бежала в Мамонтовку. Мысли о скором свидании с желанной женщиной сладко грели душу полковника.
