На сцену с саркастической ухмылкой на нагловато-самоуверенном лице вышел молодой конструктор из гребневских.
Зал замер в любопытстве.
– Как вас зовут, молодой человек? – добродушно спросил Журбей.
– Иваном.
– Очень приятно познакомиться, Иван… А теперь возьмите у меня вот этот перочинный нож и раскройте его.
Иван послушно выполнил просьбу, – лицо его перестало выражать нагловатую ухмылку, – на нем образовалась настороженность, говорящая о боязни какого-то подвоха.
– А теперь представьте, Иван, – продолжал Журбей тоном иллюзиониста, – что вы ночью провожаете девушку домой, а в темном переулке вас встретил преступник. И у вас из средств защиты только вот этот перочинный нож с коротеньким лезвием…
Тут Гаевский заметил, что тишина в зале стала такой плотной, что ее, казалось, можно было резать, как студень.
– Ну а мне позвольте быть в роли преступника, – весело продолжал Журбей. Затем он снова подошел к трибуне, выхватил из ее утробы длинную указку, вытянул ее в направлении Ивана и спросил, – ну и кто из нас в таком случае будет иметь преимущество в схватке? Вы – с перочинным ножом или я с длинной шпагой?
Сконфуженный Иван опустил нож и негромко ответил:
– Ну… Ну это же очевидно, что вы.
– Спасибо, эксперимент закончен, – весело сказал Журбей и, уже обращаясь к залу, продолжил, – вот так же, как перочинный нож и шпага, соотносятся «Властелин» и «Громовержец». Потому что «Властелин» имеет одну высоту поражения цели, а «Громовержец» совершенно другую… В три, а то в четыре раза больше! Так что ни о какой однотипности ракет не может быть и речи.
– А разве нельзя было с помощью «Властелина» решать те же задачи, для которых разрабатывается «Громовержец»? – раздался в зале могучий бас, усиленный переносным микрофоном.
– В том-то и дело, что нельзя! – мгновенно ответил Журбей, – у каждой из этих ракет – свои возможности и задачи. «Властелин» изначально замышлялся, как ракета, сбивающая цели противника на высотах, достающих до ближнего космоса. Сбивающая цель направленным пучком поражающих элементов. И принцип поражения цели у «Громовержца» совершенно иной… Кинетический! Причем, «Громовержец» – это уже дальний космос.
Слушая Журбея, Гаевский видел, слышал, чувствовал, как меняется обстановка в зале. Еще до совещания по институту прошелестел слух, что это будет «образцово-показательная порка» Журбея. А он из назначенной жертвы вот так блестяще превращался в триумфатора, в «палача» оппонентов.
Его пытали и пытали еще десятками вопросов все, кто хотел – генштабисты и чинуши из военно-промышленной комиссии правительства, матерые ученые и деды-конструкторы, зеленая молодежь, недавно пришедшая на фирму из института, и инженеры-заводчане.
И вот когда этот коллективный допрос Игоря Романовича, казалось, уже шел к концу, микрофон вдруг попросил тот самый зам Гребнева, который был похож на графа и писателя Алексея Толстого (тот самый, который однажды на экспертом совете кричал, что идея Журбея создать кинетическую ракету дальнего перехвата – это маниловщина).
– Игорь Романович, у меня есть еще один вопрос, – уважительным тоном, но в котором явно звучали нотки то ли недоверия, то ли ехидства, – сказал граф, – насколько мне известно, вы же сами называли «Властелин» тупиком, а дальнейшую его разработку – пустой тратой денег… И даже преступлением. Но в то же время сегодня говорили тут, что «Властелин» нашей армии нужен. Как вы можете объяснить вот такую вашу противоречивую позицию?
И снова в зале замер гомон, и снова – космическая тишина.
– Никакого противоречия в моей позиции нет, – неспешно и уверенно отвечал Журбей, чеканя слова. – Во время предыдущих многочисленных испытаний «Властелина» я пришел к выводу что изо всех его параметров мы выжали максимум возможного. Его предел поражения цели по высоте – сто, ну, от силы сто двадцать километров. Все. Мы не можем обманывать ни себя, ни Генштаб, ни Кремль сказками о том, что при имеющихся тактико-технических характеристиках «Властелина» можем научить его сбивать цели на высотах в два, а то и в три раза больше. Все предыдущие испытания этой ракеты ясно показали, что у нее есть потолок. Топтаться в этом тупике дальше – пустая и преступная трата денег. «Властелин» надо довести до изначально заявленных параметров, добиться стабильных результатов и принимать на вооружение. А дальше него в космос и будет забираться наш «Громовержец». Мы должны получить два инструмента, предназначенных для решения разных задач обороны…
В те минуты Гаевский чувствовал, что смотрит на Журбея с восхищением.
* * *
Время уже давно ушло за полночь, уже луна, уплывая на запад, царапает свое золотое пузо о черные крыши спящих домой, уже светлеет горизонт с востока, а захмелевшим сестрам не наговориться.
Людмила достала из бара вторую бутылку красного вина и заговорщицким тоном с улыбкой сказала Полине:
– Давай с тобой напьемся. Тем более, что Гаевский все равно сегодня с полигона не вернется. А ты своими расспросами про Тормасова совершенно разбередила мне душу. А я перед тобой, как перед иконой…
Полина гасит в пепельнице тонкую сигарету хитро ухмыляется, берет бокал и говорит:
– Вот скажи мне, сестренка родная, блудница тайная… Тебя угрызения совести мучают? Ведь ты и в церковь иногда ходишь, и Библия у тебя на тумбочке прикроватной лежит… А шуры-муры с этим Тормасовым все равно крутишь…
– Ой, Полечка, Полечка, я еще как страдаю! Но ничего… Ничего с собой не могу поделать… Он как посмотрит на меня, как скажет по-особенному «душа моя»… Так я словно под гипноз его попадаю… Ты же знаешь, я до нынешних лет порядочность блюла… И ни о чем, таком… греховном… даже не помышляла. Представляешь, ни одного!.. Ни одного постороннего мужика к себе не подпускала! А как сороковник стукнул, так я словно очнулась… Словно мне переливание крови сделали! Словно мне двадцать лет опять вернулись… А тут вот Тормасов со своими изысканными манерами…
– Ой, Людка, Людка… Наивная ты… Когда мужик хочет тебя закадрить, у него все манеры изысканные. Ну а уж если ты подаешь ему малейшие знаки готовности к греху, то тут и без твоего «гипнотизера» понятно, чем все закончится…
Людмила нервно крутит в руках пустой бокал и смотрит на сестру глазами обвиняемой, которой зачитывают в суде суровый приговор.
– Я вот одного в тебе не пойму, – продолжает Полина, – я не пойму, как можно в церковь ходить, исповедоваться и грешить? Ты что священнику на исповеди говоришь? В блуде ему сознаешься?
– Конечно.
– А он что?
– А он осуждает меня и советует сойти с пути греховного.
– А ты что?
– А я не могу сойти. И мучаюсь, как Анна Каренина…
Полина взрывается веселым смехом:
– Анна Каренина, Анна Каренина… Ты еще мне про паровоз что-нибудь наплети!
