• ошибки плана Андропова: «Проблема плана Андропова в том, что это, вообще говоря, гражданская война. Население недовольно — раз, номенклатура недовольна — два, и только тем, кто резко поднялся, хорошо. А кто их защищать бы стал? Физически? Это утопия. Утопией в целом был и андроповский план. Потому что один в поле не воин. Не может быть спецслужбистской хунты: не тот стиль, не те навыки, автоматов, грубо говоря, не хватит. Не утопия — это компромисс элит, легализация собственности, которая, естественно, на первоначальном этапе достается главным образом той самой номенклатуре, ну а дальше постепенное внедрение в руководящие органы — бизнеса, власти. Что мы и наблюдаем все последние годы».
Если план Андропова все же был конкретизирован, то он должен был учитывать две существенные вещи:
• как удерживать население хотя бы не в активном, а пассивном подчинении власти в ожидании перехода к новой системе;
• как одновременно готовить определенные части населения к будущей роли «ниспровергателей режима» не в физической, а информационной и виртуальной реальностях.
По второму пункту следует вспомнить, что Советский Союз имел очень разные информационные потоки для разных элитных прослоек. Под грифом «Для служебного пользования» или «Для научных библиотек» можно было прочесть многое из того, что громилось и уничтожалось в открытой печати.
Это говорит о том, что даже в тех условиях нужда в информации для нормального развития страны преодолевала барьеры, которые власть строила против любой «чужой» информации. Это, кстати, породила слабость власти. Живя в закрытом от внешнего мира состоянии, власть потеряла способность к дискуссиям. В ответ она искала механизмы, которые могли заменить или смягчить репрессивный инструментарий. Одним из них стала, например, насильственная высылка за рубеж или подталкивание к такой добровольной высылке.
План Андропова часто выводят из плана Шелепина, с которым Запад был знаком давно со слов перебежчика А. Голицына. С. Григорьянц так говорит о плане Шелепина: «Этим планом в значительной степени была обусловлена хрущевская оттепель. Планом, который, конечно, был агрессивным — как всякий коммунистический план. Он предусматривал коммунизацию Европы. И, тем не менее, план это был не сталинский. Коммунизация должна была происходить не с помощью захвата Европы танковыми армиями, а посредством создания просоветских, прокоммунистических — иногда просто диверсионных — но выглядящих мирными организаций. Т. е. — посредством того, чем активно занимались НКВД и Коминтерн в двадцатые годы и в первой половине тридцатых. И план Шелепина в определенном смысле означал возвращение к этому опыту. Собственно, для этого Шелепин и был сделан председателем КГБ (а Серов — отставлен). Но главное — очень многие действия самого Хрущева, а также узкого (буквально человек десять) круга его приближенных были продиктованы этим проектом. В частности, предусматривавшим активизацию влияния советской интеллигенции на Западе. Одного Эренбурга было уже мало: нужно было создавать достаточно активную, достаточно влиятельную на Западе, достаточно интересную — но при этом коммунистическую — интеллигенцию» [2].
Кстати, вспоминает он и Горбачева с совершенно иной стороны: «Горбачев — человек достаточно загадочный. Его биография мне непонятна. Никто, к примеру, не смог ответить на вопрос: за что он в семнадцать лет получил орден Красного знамени — второй по значению в СССР? Даже будучи уже первым секретарем крайкома партии, он получил только орден Дружбы народов. За что помощник комбайнера — мальчишка — был награжден таким орденом? А его отец — орденом Ленина? Такое делалось иногда из рекламных соображений. Но тогда создавалась и реклама. А тут — нет никакой рекламы. С Горбачевым связан целый ряд загадочных историй».
Понятие «загадочного» часто встречается в нашей истории. Многие вещи остаются непонятными, и остается такое ощущение, что до правды еще очень далеко. Вероятно, во многом это просто инерция власти, которая чувствует себя комфортно в условиях дефицита информации. Одновременно это говорит не столько о загадочности, сколько о преступности власти, которая хочет скрыть от населения все то, что может заставить ее оправдываться.
Достаточно критично смотрит на план Андропова и А. Фурсов: «Сложно в социальных процессах выделить роль личности. Да, личность роль играет, но Андропов крупной личностью не был, как пытаются представить его помощники Андропова, которые серьезную роль играли в период „перестройки” и после нее. Да, он пытался что-то сделать, но еще раз отмечу, большая их часть пошла во вред советскому обществу. Знаете, если говорить исторически и эволюционно, то в советском обществе процессы развивались именно так, как предсказывал Сталин, который утверждал, что классовая борьба по мере строительства социализма будет усиливаться. Во времена „перестройки” над ним смеялись, говорили, что якобы он имел в виду кулаков, однако сейчас ясно, что Сталин говорил о номенклатуре, которая превратилась в буржуазию. События, которые произошли у нас в 80-е, вытекали логически из тенденций 60-х годов. На рубеже 60-х — 70-х годов СССР столкнулся со структурным кризисом, но структурный кризис еще не означает автоматического слома системы. К слому системы привел Горбачев и те силы, о которых я говорю. В этой ситуации Андропов стал катализатором процесса крушения СССР. Но я не думаю, что он сам хотел этого. Он хотел власти в стране, которая должна была быть реформирована в соответствии с некими идеями. Грустная ирония есть в том, что СССР, скорее, пал жертвой отсутствия плана Андропова, а не его наличия. В результате бесконечных и беспорядочных барахтаний и шараханий Андропов ускорил падение СССР, за что и любим либералами» [3].
Советский Союз все время жил в условиях конфронтации с Западом. И это не могло быть благоприятным контекстом для жизни. Причем каждый год демонстрировал, что эта конфронтация дается Союзу гораздо сложнее, чем Западу. Тем более Запад все время подталкивал СССР к переходу на более «умные» типы вооружений, которые требовали все больших затрат. Поэтому тот или иной вариант идеи конвергенции с Западом должен был постоянно витать в облаках. Однако каждая из стран в свою очередь напряженно думала, как ей удастся обмануть своего противника и в условиях возможной будущей конвергенции.
А. Фурсов также жестко отрицает наличие какого-то плана Путина, который часто пытаются подверстать к плану Андропова, говоря: «План Андропова — не план Путина. Потому что и у Путина нет плана. То, что реализовывается у нас последние 10 лет, более всего напоминает процесс стихийный, чем что-то спланированное. […] Во-первых, те люди, которые взяли страну в 90-е годы, конечно, уже не птенцы гнезда Андропова, а птенцы тех гнезд, которые возникли после Андропова. Эти люди — продукт разрушившейся машины КГБ. Нет, я не вижу никаких параллелей. Но если хотите сравнения, есть еще более сильная параллель. КГБ демонстративно организовало либеральное диссидентское движение, потому что оно было менее всего опасно (больше всего Андропов ненавидел русских националистов, называл „руссистами” и душил их всерьез) и КГБ стимулировало их организацию, чтобы показать степень накала борьбы. Аналогично вела себя царская охранка на рубеже веков. В конце XIX охранка перестала сильно давить революционеров, а стала давать им возможность расширяться. Преследовалось две цели, с одной стороны ведомство доказывало свою нужность царю, а с другой использовало революционное движение в своих целях, потому что провокаторы в среде революционеров прямо работали в целях элиты».
