Сам Григорьянц рассматривал Синявского как работающего на КГБ, работая с которым, они довели его до профессора Сорбонны [21]. Это была одна из «игр» КГБ, причем с ним начали работать достаточно давно. Григорьянц пишет: «От КГБ Синявскому нечего было скрывать. Нина Воронель — его близкая тогда приятельница, и Сергей Хмельницкий — ближайший, еще школьный приятель и осведомитель КГБ, высказывают уверенность, что уже все ранние произведения Синявского, переправленные за границу, писались с ведома и по рекомендации КГБ. Я хотел бы думать, что это не совсем так, но боюсь, что здесь могли совпадать желания и цели и КГБ и автора — уже решившего, что он мошенник и карманный вор Абрам Терц.
Первый этап сотрудничества Синявского с КГБ им самим и Марьей Васильевной достаточно подробно описан и вызывает полное доверие. На филологический факультет Московского университета во время обучения там Синявского поступила совершенно небывалая в сталинском Советском Союзе студентка — француженка Элен Пелетье, дочь дипломата — да еще и военно-морского атташе. Элен влюблена в Россию, в русскую культуру, танцевала в Париже у Сержа Лифаря и уже изучала русский язык и литературу в парижском Институте восточных языков. КГБ, естественно, воспринял появление наивной француженки как подарок судьбы, как прямой ход к ее отцу и секретам французской обороны и политики, и Синявскому было поручено не только следить за ней, но еще и соблазнить Элен с тем, чтобы она вышла за него замуж. Может быть, уже тогда это означало не только естественный интерес КГБ к военно-морскому атташе, но сразу же было спланировано и появление одного из резидентов КГБ в качестве профессора Сорбонны (уж слишком странно и рано упоминание Сорбонны возникает у Синявского в автобиографической повести — в первом же разговоре со следователем), но вот Синявскому — по рождению и впрямь русскому интеллигенту — это будущее не слишком нравится».
Одновременно есть и противоположное мнение Е. Бершина: «В 1993 году я лично опубликовал подлинные фотодокументы, из которых следовало, что после отъезда Синявского в Париж КГБ провел операцию по его дискредитации в среде русской эмиграции. С этой целью ведомством и была вброшена дезинформация в воспаленные головы некоторых русских эмигрантов. И, надо отметить, операция в тот момент прошла успешно. На эту тему появились публикации в парижской „Русской мысли” и „Континенте”. Делу помогло еще и то, что Синявский был слишком самостоятелен, всегда имел собственное мнение и не желал ходить строем ни в советском обществе, ни в антисоветском. Вполне естественно, что и во Франции его поведение активно не нравилось эмигрантскому „парижскому обкому” […] После того как замысел КГБ был раскрыт, а документы опубликованы, многолетний главный редактор „Континента” Владимир Максимов принес Синявскому публичные извинения. Письменные извинения принес и тогдашний сотрудник „Русской мысли” — известный диссидент Александр Гинзбург. Казалось бы, вопрос закрыт. Но это только казалось» [22].
Бобков вспоминал о таком разговоре с Максимовым: «В 90-е вернувшийся из эмиграции писатель Владимир Максимов сказал мне: „Филипп Денисович, многие из ваших бывших агентов сегодня заняли положение в обществе, стали демократами, давайте вместе будем их разоблачать!” А я ответил: „Я не предаю своих людей, даже если они сами меня предали. А вы, Владимир Емельянович, лучше бы сами рассказали людям правду о том, как вы уехали, а то все думают, что вас выслали из СССР, хотя вы сами попросились на выезд. А потом работали на американское правительство”» (цит. по [14]).
И еще одно высказывание Бобкова, выводящее из под «обстрела» Андропова: «„Горбачевская „перестройка”. Государство убивали, находясь в здравом уме и твердой памяти, первые лица страны (Горбачев, Яковлев, Шеварднадзе) и их ближайшие соратники — аналогов такому событию в человеческой истории нет. Не могу утверждать, были ли они агентами, но то, что их действия, в конечном счете, совпали с планами западных спецслужб и политиков, очевидно».
То есть личностные интересы первых лиц совпали с интересами имевшегося на тот момент врага, что вообще является редкостью. Хотя это и был мирный переход, но под совершенно противоположные знамена, под руководством людей, которые до этого снимали с работы и отправляли за решетку тех, кто только заикался о таких вариантах.
Л. Млечин видит в крахе СССР существенную роль Андропова: «Я думаю, что Комитет государственной безопасности под руководством Андропова нанес чудовищный вред стране. Я думаю, что определил ее трагедию, которая закончилась развалом государства. Думаю, что Комитет госбезопасности под руководством Андропова именно в том виде, в каком он был создан Андроповым, привел страну к этому бедственному положению. Потому что он сковывал общество, лишал возможности общество развиваться, сковывал мысль, все контролировал. По существу мешал людям жить. И кончилось это, а я думаю, что КГБ один из главных виновников всего этого, и кончилось это трагически для нашей страны» [23].
Михаил Любимов отрицает роль Андропова в инициации перестройки, говоря: «То, что готовил перестройку Андропов — это полный блеф». При этом Бобков говорит совершенно противоположные вещи: «Мало кто знал, что автором перестройки был вовсе не Горбачев — ее стратегическую основу разрабатывал Ю. В. Андропов. К сожалению, слишком мало времени отвела ему судьба, и не сумел он осуществить свой грандиозный замысел». То есть даже самые центральные факты истории остаются покрытыми завесой тайны
Такое поведение Андропова, возможно, связано с его собственными страхами и боязнью. Все отмечают его «трепет» перед начальством, Любимов подчеркивает, например, такое: «Мне Николай Егорычев, человек очень достойный, прошедший всю войну и выступивший смело против Брежнева на съезде, на пленуме и потом очутившись в Дании, где мы с ним прекрасно совместно работали, он много раз мне говорил, что Юрий Владимирович очень аккуратный, идет маленькими шажками, он никогда не пойдет на решительный шаг. Хотя председатель КГБ — это такая фигура мрачная. Правда? А вот он был не такой: он был осторожный, он был улыбчивый, он был с претензией на интеллектуализм».
Хоть Андропов, хоть Яковлев, хоть Горбачев действительно запутали страну. Они шли еще ленинским путем в перестройке, но выходили из нее на станции «капитализм». Андропова, правда, уже не было. И массовое сознание должно было идти через ряд таких травматических для него переходов. А психологические травмы передаются даже через поколения.
Причем все это делалось очень системно. Даже книга Н. Яковлева о масонском заговоре возникает благодаря Бобкову.
А. Ливчак рассказывает, как его отец Б. Ливчак пытался опубликовать рецензию на эту книгу: «Отец косвенными методами устанавливает, что это рукописные документы, появившиеся в конце 30-х годов. Причем признания, сделанные там, были, скорее всего, вынужденными. В общем, отец дает понять, что цитируемые документы — это, по-видимому, протоколы допросов НКВД. Видимо, КГБ пустило Яковлева в свои архивы, чтобы тот изложил версию о Февральской революции как результате заговора масонов. Эту рецензию отец посылает сначала в один журнал, потом в другой… И ниоткуда — ни ответа ни привета. Будучи в Москве, отец заходит в один из этих журналов (кажется, в „Новый мир”) и пытается выяснить причины такого упорного молчания. „А вы где-нибудь видели рецензию на эту книгу?” — спрашивают у него в редакции. — „Нет”. — „И не увидите. У нас есть указание из ЦК КПСС: рецензий на нее не публиковать”» [24].
