Получается, что система держалась на нескольких пластах. Театр Любимова пришел из оттепели. Потом оттепель ушла, а театр остался.
При этом Любимов был отнюдь не таким безобидным, которого все обижают, как это кажется по некоторым мемуарам. Ю. Кобаладзе вспоминает: «Не забуду эпизод с Юрием Любимовым, которого пригласили в Лондон ставить „Преступление и наказание”. Накануне приезда из Москвы пришла телеграмма-разнарядка: дескать, прибывает известный антисоветскими высказываниями худрук „Таганки”, просим обратить особое внимание, отслеживать его выступления… Все традиционно, ничего необычного. Никто за Любимовым, конечно, не следил. Читали интервью в английских газетах, аккуратно вырезали и отправляли в Центр, чтобы там уже искали крамолу. Юрий Петрович действительно не стеснялся в выражениях, резал правду-матку. И вот в посольстве проходит партсобрание, где разгорается жаркий спор, что негоже терпеть наглые выходки и публичные оскорбления Родины, пора дать отпор зарвавшемуся режиссеришке. В итоге принимается решение отправить посланца в театр, чтобы тот строго поговорил с Любимовым и пригласил на беседу в посольство. Миссию поручили Паше, атташе по культуре, милейшему и тишайшему дядьке. И вот день премьеры: съезжается лондонский бомонд, пресса с телекамерами толчется за кулисами… Паша, сгорая от волнения, подходит к Любимову, которого, вполне возможно, искренне любил, и говорит, мучительно подбирая слова: „Юрий Петрович, вас просил заехать посол, поскольку отдельные ваши высказывания…” Режиссер не дает бедолаге закончить фразу и орет на весь зал: „Ко мне подослали агента КГБ! Он угрожает расправой!” К тому моменту Любимов уже решил остаться на Западе и не возвращаться в СССР, ему нужен был повод для публичного скандала, и такой шанс подвернулся. Лучше не придумаешь! Несчастный, едва не обделавшийся от ужаса Паша не знал, как удрать из театра. Его окружили телевизионщики и стали клевать: „Кто приказал вам травить великого режиссера?” На следующий день Пашу выдрал и посол за то, что провалил задание, не провел политбеседу, еще и шум в прессе поднял… Атташе в самом деле допустил промах. Последнее, что Паша сказал, в панике отбегая от Любимова: „Ох, смотрите, Юрий Петрович! Было преступление, как бы наказание не случилось!” Фразу подхватили английские газеты, напечатав ее на первых полосах с соответствующими комментариями. Дескать, костлявая рука КГБ тянется к горлу маэстро… Вот так рождаются легенды. Все ведь происходило на моих глазах, „контора” непричастна к той истории, как говорится, ни ухом, ни рылом» [6].
И еще ради справедливости теперь уже о неадекватности самого КГБ и Андропова: «Помню совещания из эпохи тех же 70-х, где начальство докладывало тезисы выступления Юрия Андропова, как следует работать в Западной Европе, на что обратить особое внимание. Поначалу мы настраивались на серьезный лад: все-таки директивы председателя КГБ… А через полгода, напитавшись этих мудрых мыслей, я поехал в Лондон и понял: либо Андропов сошел с ума, либо я. Все мимо кассы, абсолютное непонимание ситуации! Нас готовили чуть ли не красное знамя над Биг-Беном устанавливать… С Владимиром Крючковым была аналогичная картина: он свято верил, что Советский Союз сделал благо, введя войска в Афганистан. И только когда стали возвращаться наши люди и рассказывать, что там происходит в действительности, наверху начали прозревать. Но для полного понимания потребовались долгие годы и тысячи погубленных жизней…»
Кстати, дочь Андропова полностью опровергает известную фразу, что Андропов поблагодарил Любимова за то, что он не взял его дочь и сына в театр. Она говорит: «Поскольку папа был человек с большим и тонким юмором, я могу поверить, что увидевшись с Любимовым, он действительно мог пошутить: „Я вам очень благодарен за то, что вы мою дочь не взяли в театр”. Вот это могло быть. Одна фраза. А брат в театр только как зритель ходил! Игорь тут вообще ни при чем. Любимов позже остроумно докрутил эту историю, а мне казалось, что при жизни перебивать мэтра как-то неловко. Когда, опять-таки, царствие ему небесное, Олег Табаков часто повторял папину фразу по поводу его роли в „Семнадцати мгновениях весны!”, где он сыграл Шелленберга — и Табаков думал „а что Андропов этим хотел сказать”? Да ничего он этим не хотел сказать! Он хотел просто сделать Табакову комплимент — и довольно изысканный». [7].
Сам Любимов рассказывал все это намного красивее: «Опять у меня были крупные неприятности, и я к нему пошел. И когда мы встретились, он меня обнял. Я нашелся и сказал: „За что объятия?” Он сказал: „За то, что вы спасли моих детей”. А произошло следующее. Они пришли, окончив среднее образование, ко мне наниматься, в театр, и сказали, что „до нас дошли слухи, если видите талант, берете человека на работу”. Они показались, я сказал: „Не надо вам идти, идите и закончите образование свое”. Дети его, мальчик и дочь. Юрий звали мальчика, а дочь забыл, как звали. И Андропов, мне говорит: „В моей семье, мои дети и работают на Таганке? Вы представляете, как это будет выглядеть?” Но он спросил, знал ли я, что это его дети. Я сказал: „Нет, не знал”. Вопрос последовал следующий: „А зачем вы на них потратили целый час?” На что я ответил: „Мне просто было их жаль. Потому что дочь у вас музицирует прилично, милые оба, все. Но надо было закончить, высшее образование иметь обязательно. Если уж они так рвутся, пусть идут учиться”. Они (дети) мне на это ответили: „А нам сказали, что вы вот берете, если талант обнаружите”. Значит, получилось, что я не обнаружил талант… Дальше была намечена встреча, когда Андропов стал вождем, генеральным секретарем. Мне позвонил его помощник и сказал: „Юрий Владимирович хотел бы с вами встретиться и поговорить о проблемах в искусстве. Вы согласны на эту встречу?” Я сказал: „Безусловно, пожалуйста, я готов все мои соображения на эту тему высказать”. У меня брат Давид в это время заболел, лежал, благодаря своим чинам, в их больнице. И когда я пришел к нему, он мне сказал: „Ну, как твои дела? Видимо, плохо”. Я говорю: „Да, плохо. Откуда ты знаешь?” Он говорит: „А потому что твоего там покровителя-то увезут отсюда, а через два часа опять возвращают. Видимо, он сильно болен”. Видите, как Москва, откуда узнаешь… И встреча моя с ним не состоялась» [8].
Как видим, и СССР обладал определенной сложностью своего устройства, позволявшей встречаться возмутителю спокойствия и первому лицу. Кстати, интерес Любимова понятен — он спасал и театр, и себя. А вот в чем был интерес Андропова — не совсем ясно…
И еще одна история, раскрывающая столкновение театра и политики: «Театр на Таганке во времена Брежнева был главным возмутителем спокойствия, местом драматургических экспериментов и разрушения стереотипов, отсюда и пристальное внимание властей к фигуре основателя театра, режиссера Юрия Любимова. Леонид Брежнев вряд ли бы собрался „на Таганку”, если бы в Москву не приехал президент США Ричард Никсон. Кремлю надо было показать, что в Советском Союзе власти относятся к свободомыслию вполне терпимо. Но все обернулось курьезом:
— Сделали сортир — покрасили, помыли, привели в порядок и сразу же опечатали его. А потом сами вожди не пришли на „Гамлета”. В антракте я встретил в фойе очень недовольных людей — вожди не приехали, а им пришлось смотреть спектакль до конца. Я такой специальной публики еще не видел — они ходила по фойе и спрашивали: «А „Гамлет” еще долго будет?» А я расстроился и уехал».
