— Прости… я что-то быстро, — хрипло выдыхает он, целуя мое плечо там, где выступающие детали его часов оставили саднящие царапины. — В следующий раз, обещаю…
— Зачем тебе вообще на пляже часы? — прерываю я, стараясь не пускать в голову мысль о том, что они просто удачно дополняют фальшивый образ, который он пытается создать у меня.
— Не знаю, — он пожимает плечами с каким-то недоумением, расстегивает ремешок и бросает часы на стол. — Привычка, что ли?
Очень правдоподобно звучит.
Хороший актер.
Или все-таки я не права?
В каюте нет шампанского, поэтому мы все-таки выползаем из нее на свет божий. Заодно я понимаю, почему он не поднялся за мной в номер. Иначе мы бы просто никуда не поехали.
Может быть, это и к лучшему? Потому что сейчас нам предстоит — разговаривать. Не только стонами и вздохами, касаниями и сплетенными телами, а прямо словами. А будет ли о чем?
Пока мы увлекались друг другом в каюте, яхта выбралась на морские просторы и вокруг раскинулось бирюзовое море. Такое количество оттенков от лазури до изумрудной глубины я, кажется, не видела еще ни в одном уголке мира. Над головой безоблачное небо соревнуется в яркости с морем, и я бы не решилась присудить кому-нибудь из них победу.
Не знаю, есть ли места на свете еще ошеломительней и сказочней? И самое главное волшебство — то, как обнимают меня за талию сильные руки, как мужские губы нежно касаются загорелой кожи на плечах, как смешиваются запах моря и запах этого мужчины, навсегда впечатывая в меня воспоминания. Не знаю, смогут ли мне после смерти предложить в раю что-нибудь еще более прекрасное? Может быть, тогда рай и не стоит того?
— Смотри, там уже отмель, — все-таки это у него от природы низкий, чуть хрипловатый голос, как будто постоянно слегка царапающий меня изнутри. — Сейчас подойдем поближе и отправимся нырять за звездами.
— Погоди, мне надо солнцезащитным кремом намазаться, — я лезу в сумку, ищу свой тюбик, поднимаю глаза… и понимаю, что если я сейчас попрошу его помочь, то никаких нам звезд и купания. — Давай я сама?
Он уже где-то нашел свои круглые зеркальные очки и сейчас смотрит на меня поверх них с упреком. Кстати, моя шляпа тоже лежит на столе, прикрывая шампанское в ведерке от солнца. А вот алая бандана, кажется, с концами. Будет мне любовник с солнечным ударом.
Я заперлась в туалете рядом с каютой, поправила купальник, намазалась с ног до головы кремом, и не смогла оторвать глаза от своего отражения в зеркале. Так и стояла как дура, пялилась на эту юную загорелую девочку со счастливыми глазами и обгоревшим носом. На вид — лет на пять младше своей фотографии в паспорте. А ведь тогда, после развода, я за год так резко догнала, а потом и перегнала свое фото, что мне алкоголь без документов стали продавать.
Альберт, кто бы ты ни был, но ты делаешь меня счастливой. За это можешь быть кем угодно.
Альберт. Аль. Алик? Альб? Катаю на языке его имя, никак не могу найти сокращенный вариант, который бы ему подходил. Звать его милым, солнышком или зайкой тоже как-то… не того. Вот и приходится сокращать совсем радикально — выдыхать во время оргазма длинное «Ааааааа…» Но надо же как-то и в мирной обстановке обращаться? Я все больше увязаю в каких-то мелочах, в признаках близости, на которые мне никто не давал разрешения.
Выхожу на палубу вся замороченная-замороченная, но вижу Альберта в одних плавках и новой бандане — голубой — и теряю дар речи, рассыпаю по теплым доскам все заморочки. Да, я не смогла оценить его в той рубашке, но могу сейчас — светло-синий цвет идет ему невероятно, в глазах появляются новые оттенки, будто бушует море. Не это — бирюзовое, а северное, темное.
Он подходит ко мне, замершей на полушаге, не в силах отвести от него глаз, поднимает одним пальцем мой подбородок, прикасается губами к губам, нежно-нежно… и вдруг хватает меня в охапку и прыгает в море!
— А-а-а-а-альберт, твою мать, да ты псих! — я отплевываюсь от воды, барахтаюсь и… встаю на ноги. Совсем недалеко от яхты, но мелеет тут стремительно — пять метров в сторону и можно нырять в глубину или стоять здесь по пояс, оглядываться. Во все стороны — нереальных оттенков Карибское море. Я где-то между землей и небом — и ближе все-таки к небу.
— Осторожно, не поднимай ее из воды, на воздухе она погибнет, — Альберт уже нашел звезду, пока я барахталась и ругалась и теперь протягивает мне ее под водой.
Огромную! Я не думала, что они такие большие, нужно держать двумя руками. Пухлая, красно-оранжевая — совсем не похожа на бледных сушеных звезд в средиземноморских сувенирных лавках. Она ничего не делает, индифферентно лежит — такая же яркая и нереальная, как все вокруг. Словно создатель нашего мира начал раскрашивать реальность, начав отсюда, и пока еще не жалел красок. Это ближе к России и зиме пришлось экономить и некоторые места оставлять не раскрашенными.
Я качаю в руках звезду и отпускаю ее домой.
Альберт подходит, закидывает мои руки себе на шею, а свои кладет мне на задницу и вжимается в меня бедрами. Я чувствую, как там под водой твердеет его член. Интересно, он вообще о чем-нибудь другом может думать?
Ммммм…
А я-то могу?..
Где вообще осталась женщина, для которой главным было — душевное и интеллектуальное родство? Мы с этим вот синеглазым и загорелым обменялись едва ли десятком фраз, и в основном — техническими в процессе секса. Здесь не только звезды иные, здесь даже я другая — словно карибская девушка, которая радуется жизни и не думает о будущем. Легко о нем не думать, если никогда не видела снега.
Я бы с удовольствием погрузилась сейчас в безнадежную рефлексию и древнерусскую тоску, но «этот вот синеглазый» не дает. Сдвигает купальник на груди и прикусывает мой сосок как будто требует обратить на него внимание. Твердый член вжимается между моих бедер, толкается внутрь и нет желания более сильного, чем наплевать на все и…
— Голодная? — спрашивает Альберт хрипло.
Его член уже практически во мне, мешают только два слоя полиэстера и наш здравый смысл. И здравый смысл уже кончается.
Его руки тискают мою задницу так, что я вспоминаю единожды испробованный антицеллюлитный массаж, после которого ходила вся в синяках, но мужские руки и с таким жаром — это намного приятнее!
Его глаза выжигают во мне дыры с синими оплавленными краями.
Так что он там спросил?
Господи, конечно, голодная!
Лесенка на палубу становится нашим невыносимым испытанием — я лезу первая, и тут же чувствую, как с меня буквально стаскивают купальник. Мы зависаем на середине, бешено целуясь, и от того, чтобы трахнуться прямо на лестнице нас останавливает только то, что у Альберта, на удивление, не припасен в кармашке плавок презерватив. Я прямо-таки удивлена.
Зато уже на яхте я вижу, что над главной палубой натянут белоснежный тент, под ним накрыт стол, крышки на блюдах пускают солнечные зайчики, тает лед в ведерке с новой бутылкой шампанского, и до меня доходит, что вопрос был — внезапно! — не про секс.
