— Не знаю, это неловко — рассуждать о подарках, — выворачиваюсь я и все-таки отвожу взгляд. — Все равно что выпрашивать.
— Пока ты делаешь ровно противоположное выпрашиванию, — замечает он, мягко кладет руку на щеку и заставляет посмотреть себе в глаза. — Что бы ты хотела?
— Да ничего! Мне и так отлично! — в отчаянии я тянусь к нему губами, чтобы прервать поцелуем этот дурацкий разговор. Альберт с удовольствием целует меня, проходится языком по краю зубов, прикусывает губу, отрывается — и возвращается к теме:
— Неужели ты такой аскет? Против вещизма и консьюмеризма, не покупаешь ничего сверх необходимого?
— Нет же, я нормальная, просто…
— Что? — он успокаивающе гладит меня ладонью по спине. — У тебя нет вишлиста? Тебе совсем ничего не нужно? У тебя вон телефон был вполне новый, значит ты любишь гаджеты и наверняка обновляешь их регулярно. Что там следующее?
— Люблю, — ворчу я. — Ноутбук вот тормозит уже… Слушай, подари мне цветы и успокойся, а? Я же сплю с тобой не за подарки!
— То есть забрать сапфиры?
— Забери.
— Хорошо, — вдруг легко соглашается он. — Перед отъездом полюбуюсь еще на тебя в них и заберу. Тем более, что их пришлось бы декларировать, зачем тебе эти проблемы.
И на этом мы заканчиваем неловкий разговор и дальше только целуемся — бесконечно и сладко. Не помню, чтобы когда-нибудь еще так много целовалась. Обычно для мужчин это что-то вроде быстрой прелюдии — поцеловал, погладил, понеслось. А мы, кажется, наконец насытились сексом, но не насытились друг другом.
Когда тропическая ночь, игнорируя сумерки, падает на остров чернильным пологом, мы возвращаемся на яхту и пьем шампанское в свете свечей, расставленных на столе. Глаза мерцают звездами в полутьме, мы молчим. Я боюсь опять ляпнуть что-нибудь глупое, он, кажется, вообще неразговорчивый.
Прибываем в порт, он проводит меня в машину, сажает, но сам остается.
— Извини, я буду очень занят в ближайшие дни. Но мы еще встретимся до отъезда.
Пляж
И следующие два дня я о нем не слышу.
Мне уже не пятнадцать. Мне уже так давно не пятнадцать, что из меня можно сделать целых двух пятнадцатилетних дурочек, которые гипнотизируют телефон в надежде, что он зазвонит. Одной мне этих нервов слишком много. Мне хочется держать телефон у сердца, не сводить с него глаз, сидеть в номере круглые сутки, раз в час бегать в душ, чтобы обновить эпиляцию, и на всякий случай не запирать дверь. В первый раз за последние несколько лет я выключила беззвучный режим на телефоне, но теперь каждый всплеск в бассейне и каждый раскат смеха с улицы кажутся мне началом мелодии звонка. Даже если я держу телефон в руках и вижу, что он темен и беззвучен.
Дорогая Кариночка, ты съехала с ума. Немедленно приди в себя.
Вспомнила, как в детстве в детском лагере я так ждала приезда мамы и боялась его пропустить, что не пошла на речку вместе со своим отрядом, осталась караулить у лагерных ворот. А родителей взяли и от станции привезли на автобусе прямо к этой речке. И пока я заливалась слезами, что мама ко мне не едет, она искала меня там. А потом ждала, пока все пойдут обратно в лагерь, потому что не знала, как добраться до него через лес одной. Моя предусмотрительность стоила мне половины дня, которую я могла бы провести с мамой.
Именно поэтому вместо того, чтобы испортить себе весь остаток отпуска, я провела в любовании телефоном всего один день. Уже на следующий я поехала кататься на джипах по джунглям. Я хохотала громче всех, пила ром отчаянней всех и подбивала экскурсионную группу уйти пешком в лес, вооружившись мачете. В кармане шортов, вновь в режиме вибрации, лежал мой телефон. В джунглях не было сети.
На следующий день я посмотрела на свой банковский счет, тяжело вздохнула и пообещала, что не куплю себе ни единой шмотки следующие полгода. Так у меня появился бюджет на вертолетную прогулку. Необязательно иметь в любовниках миллионера, чтобы тебе дали порулить вертолетом. Кстати, в кабине не слышно звонков, а вибрирует вообще все! Поэтому я проверила телефон только вернувшись в гостиницу. Пропущенных вызовов не было.
Между прочим, если у девушки курортный роман, то это должен быть именно роман — дни, наполненные жарким сексом с перерывами на купание в океане и вкусную еду, а заканчиваться они должны в баре, на дискотеке и в итоге — на ночном пляже, в полосе прибоя. Вместо этого мои дни наполнены идиотским ожиданием звонка!
Я сидела одна на ночном пляже у кромки воды, длинные пальцы океана трогали меня за щиколотки, ветер трепал волосы, «мохито» в гигантском бокале разжигал кровь — и дико завидовала тем, чьи вздохи особенно хорошо разносились над водой в темноте. Где-то там у людей был секс, которого не было у меня!
Я уже два раза послала всеми выученными испанскими словами пляжного продавца «интересных развлечений», поэтому, когда кто-то обнял меня сзади, я решила, что он снова вернулся, чтобы убедить меня в своей способности танцевать всю ночь. Отмахнулась чем-то матерным, но руки стали только настойчивее и к ним присоединились губы. Меня опрокинули на песок и нагло полезли под платье. Я размахнулась, чтобы съездить этому уроду по морде, но ладонь задела тонкую железную оправу очков.
— Не узнала? — насмешливо прошелестел прямо в ухо знакомый голос. По телу разбежались толпы мурашек и я едва не застонала от того, как защекотало шею дыхание. — Неужели я ничем не выделяюсь?
О, господи, секс в прибое это не так волшебно, как я себе воображала — песчинки забиваются куда можно и куда нельзя, пена щекочет кожу, морская вода заливается в рот… Но когда Альберт входит в меня, я вскрикиваю от наполняющей меня радости так громко, что наверняка мне завидуют все те, кому завидовала часом раньше я. Тяжелые океанские волны ударяют в нас, задают ритм, качают нас в том же темпе, в котором бьется весь Атлантический океан, все океаны мира, вся планета. Даже звезды над нашими головами, кажется, раскачиваются в такт, и у меня кружится голова — и от звезд, и от рома, и от жадных поцелуев, и от какого-то невероятного наполняющего все тело счастья.
Даже в такой момент Альберт не забыл про предохранение. Вот что значит, у человека холодная голова. И развитая экологическая ответственность — он относит завязанный узлом презерватив в урну, возвращается и сажает меня себе на колени. По черной воде убегает от нас лунная дорожка, и я смотрю на нее, чтобы не смотреть на него. А то он догадается про ожидание звонка, про мое счастье, про все.
— Когда ты обратно? — спрашивает он.
— Послезавтра.
Есть множество неумолимых вещей, и одна из них — чартерные рейсы из рая.
— Понятно.
— Останешься на ночь? — мое сердце замирает всего на миг, он не дает мне времени ни помечтать, ни умереть от ожидания:
— Нет, прости, совсем никак.
— Понятно.
