Альберт качает головой:
— Нет. Не поможет.
Он забирается обратно в кровать, садится, прислонившись к спинке и тянет меня к себе, укрывая и обнимая. А потом устремляет синий лазерный взгляд прямо в глаза:
— Чего ты так боишься?
— Я ничего не боюсь, — бормочу я, пряча лицо у него на груди. Он пахнет всеми этими чужими запахами, но где-то под ними я нахожу — его собственный. Знакомый. Привычный. И от него щемит в груди.
— Посмотри на меня, — он приподнимает пальцем мой подбородок. — Что такое?
— Да ничего! — огрызаюсь я. — Какие дети, у нас просто секс, о чем ты вообще?
— У нас просто секс, но ты так заорала… — качает он головой. — Больная тема?
— Можно сказать и так, — с неохотой ворчу я.
— Расскажи мне.
— Нечего рассказывать! — я опираюсь на его грудь, приподнимаюсь и чеканю слова, глядя прямо в его глаза: — Я была замужем, муж меня бросил. Если бы были дети, я бы осталась с ними одна. А так как бросить может кто угодно в любой момент, детей заводить глупо и опасно.
— Почему? — взгляд Альберта становится настолько внимательным, что мне кажется — просвечивает как рентгеном. Или измеряет пульс и температуру, как детектор лжи. — С надежным человеком, которому доверяешь…
— Я никому не доверяю.
— Вообще никому? А если он докажет тебе, что доверять можно?
— Как? — я знаю заранее весь ход этого разговора. Я его проигрывала много раз в своей голове со своими тараканами и потом еще с психотерапевтом. Так что я всего лишь разыгрываю спектакль, все реплики которого мне известны. Актерам позволяется легкая импровизация, но пьеса движется по накатанной.
— Нуууу, например… — Альберт достает мои руки из-под своего худика, куда они нырнули, чтобы развлечься во время скучного повторения. — Будет выполнять обещания. Вообще все.
— Долго?
— Всегда. А вот сколько лет тебе понадобится, чтобы поверить?
— Лет десять, — грустно улыбаюсь я. — Чтобы перекрыть срок замужества. А потом уже поздно будет для детей.
Шах и мат. В этом месте я всегда одерживаю победу над внутренним противником.
И я вижу, что Альберт тоже не находит, что мне возразить.
— Кстати. Давно хотела спросить, — небрежно говорю я, проводя пальцем по его подбородку, где уже пробивается щетина. — Ты женат?
Кажется, у меня даже сердце ненадолго остановилось, пока я ждала ответа.
И самолеты замерли в небе. И волны далеко-далеко на Атлантическом берегу перестали на несколько мгновений бить в песок.
Пока он не ответил:
— Нет.
Я выдохнула.
— Глупая… — он проводит пальцами по моим губам и прикасается к ним своими.
Что я могу ему на это ответить? Что глупой я была бы в любом случае. Если бы не спросила, а потом оказалось бы, что все-таки да. И сама была бы виновата. А вот что я точно не скажу — что была готова принять и то, что он мог быть женат. И все равно остаться с ним.
Лучше помолчать. Эти разговоры слишком жуткие.
— Подожди-ка… — Альберт лезет в карман, чертыхается. — Забыл телефон в машине. Дай свой. Сейчас буду нарушать к чертям всю корпоративную безопасность.
Мой валяется на полу у кровати, и пока я за ним тянусь, мою задницу оглаживают горячие ладони, скользят к талии, накрывают грудь. Я выпрямляюсь и протягиваю ему телефон, пытаясь вспомнить, нет ли там какого компромата.
Альберт с досадой смотрит на меня, но прекращает лапать.
— Ладно, это важнее, — ворчит он.
И вопреки моим страхам, даже не лезет ни в какие чаты и контакты, а открывает браузер и вбивает сайт этого своего «Корунда». Корпоративный сайт, я уже там была и ничего интересного не нашла — его фотография там скучная, а должность я уже видела на интенсиве. Но Альберт дописывает адрес — и открывается внутренняя страница со входом для сотрудников.
— Айтишники меня придушат… — бормочет он, вводя логин и пароль. И поворачивает экран ко мне.
— Что? — я смотрю на страницу. Альберт Янович Валевский, да, глава группы компаний и еще список каких-то должностей. А дальше…
— Вот видишь — написано «холост», — тыкает он пальцем. — Это официальная карточка сотрудника, для внутреннего пользования, тут все перепроверено службой безопасности десять раз. И детей тоже нет, обрати внимание.
— Зачем это?
— Чтобы ты доверяла, — пожимает он плечами и отдает мне телефон в руки. — Можешь полазить, полистать. Только не увольняй никого, пожалуйста.
— Разве доверие стыкуется с контролем? — я бросаю быстрый любопытный взгляд и отдаю телефон ему обратно.
— Какой же это контроль? — удивленно смотрит он на меня. — Все интересное посмотрела? Стираю тогда. Контроль — это когда ты можешь заставить меня что-то сделать. А тут просто информация, которую я могу рассказать тебе на словах или вот так показать, чтобы не осталось сомнений. Я совершенно согласен, что верить кому-то на слово, когда ты его первый раз видишь и он ничем не доказал свою надежность — глупо. Мы можем пойти длинным путем и ты будешь учиться доверять мне годами, а можем коротким — и я буду подтверждать все сказанное документально.
Годами? Он сказал — годами?
— Прости, но… — я забираю у него телефон и забрасываю его обратно под кровать. Альберт наконец стягивает с себя худик, вылезает из джинсов и даже снимает носки и аккуратно складывает их поверх одежды. Я не могу удержаться от вопроса: — А какого рода у нас отношения вообще?
— В смысле какого рода? — он снимает очки и кладет их на стол рядом с ноутом. — Мы же вроде все выяснили уже? Только секс.
— Ээээ… — я смотрю, как он устраивается в моей постели, подтягивает меня к себе поближе и крепко обнимает.
— Эксклюзивные, если ты об этом, — приоткрывает он один глаз. — Ты только со мной, я только с тобой. Давай спать, меня что-то совсем вырубает.
И прижав меня к себе, кажется, действительно выключается через пять секунд. Дышит ровно и размеренно, и его сильное сердце замедляет свой стук под моей рукой.
А я смотрю на него в темноте и не верю — он остался со мной? На ночь?
Первый раз в жизни я не мерзну зимой во сне.
Это так странно.
Сколько бы у меня ни было одеял, как бы не шпарило отопление, зимой мне всегда холодно спать. Я просыпаюсь среди ночи от духоты — и холода. Я уже привыкла, что электроплед и теплые носки не помогают, смирилась как с симптомом какой-нибудь мифической вегето-сосудистой дистонии. С октября по апрель — вот так.
А сегодня я проспала всю ночь голая под одним одеялом — и очнулась только с утра от мурлыканья в ухо:
— Если ты не проснешься, мне придется научиться любить некрофилию. Я слишком стар для таких экспериментов.
