Я качаю головой:
— Это безответственность.
— Мой отчим женился на матери, вырастил меня, всегда поддерживал, всему учил. А когда мне исполнилось восемнадцать — увез ее к своим родителям в Польшу. Очень ответственно. Это любовь?
— А ты как?
— А я остался тут. Один. Он тоже называл это любовью. Ведь он дал нам все — свои знания, свои ресурсы, свои связи. Очень много.
— Но не дал тепла.
— Значит, любовь — это тепло?
Я качаю головой. Какой-то глупый разговор о дефинициях, который скрывает под собой настоящий.
По-настоящему я хочу спросить только одно:
— Так ты меня любишь?
Альберт наклоняется ко мне, все еще сидящей на коленях, отводит волосы от лица, целует в висок, и когда я поднимаю на него глаза, пытаясь не сморгнуть слезы, отвечает тихо и честно:
— Я не знаю, что такое любовь. Назови мне определение, и я отвечу.
— Ты ведь признался мне! — еще бы голос не дрожал. От того, что я слышу истерику в своих словах, мне хочется разрыдаться еще сильнее.
— Как еще я мог тебя удержать? — мягко спрашивает Альберт, и я наконец понимаю, что все это время балансировала на краю бездонной черной пропасти.
А сейчас я в нее лечу.
Ведь все это время я верила в то, что он влюбился в меня. Где-то в глубине души. Поэтому могла играть в секс-онли. Могла терпеть эмоциональные качели. Выдержала испытание секретаршей. Потому что внутри меня дрожал этот теплый огонек. В нем были слова «Я в тебя влюбился» и маленькая табличка рядом: «Все будет хорошо». Он просто использовал свои манипуляции, те, о которых говорил мне в кабинете. Мне было нужно это тепло — он его дал. А я в ответ отдала ему себя. И попалась. Как дура.
— Существует ли вообще любовь? — он целует мои глаза, забирая с них слезы. — Есть страсть. Согласись, у нас ее более чем достаточно!
Я киваю, потому что горло сжимает спазм. С этим я согласна.
— Есть привязанность. Желание быть вместе и радовать человека. Это ведь тоже есть? Иначе почему я хочу после адского дня поехать не отсыпаться домой, а к тебе?
Снова киваю.
Это очень разумные слова. Я не могу с ними не согласиться. Я могла бы их сказать и сама. Но почему-то у меня ощущение, что у меня отняли что-то очень важное и ценное. Мой секрет. Мой маленький кусочек счастья.
Кажется, Альберт понимает, что происходит что-то не то.
— Я же говорил тебе про вопросы, к ответам на которые ты не готова.
Кладу руки на его грудь и чувствую как размеренно и сильно бьется его сердце. Мое же трепыхается в нервной аритмии, то отправляясь в горло, то ухая куда-то в живот, то останавливаясь совсем.
— Готова, — выталкиваю я слово из пересохших губ.
— В конце концов, — не выдерживает он. — Может быть, я не могу сказать тебе, что люблю, не покривив душой, но я точно отвечаю за свои чувства. Знаю, что могу и чего не могу. Не строю иллюзий, которые потом могут разрушиться и разрушить чью-то жизнь. Как сделал твой муж.
А вот это удар под дых.
Он ни-че-го не знает ни о Сашке, ни о наших отношениях. Он не имеет права судить!
Я выпрямляюсь и смотрю уже совершенно сухими глазами на него.
— Нет, — отвечает он на мой взгляд. — Даже не думай. Я тебя два раза догонял и больше не отпущу. Нет-нет-нет.
Он притягивает меня к себе и обнимает. Я кладу голову на его плечо, глажу пальцами по спине, но пальцы у меня ледяные.
И в груди огромный кусок льда, который и не думает таять, даже когда мы сплетаемся телами так тесно, что попади между ними песчинка — растерла бы их в кровь.
Даже когда он входит в меня быстро и яростно и трахает так, что тяжеленная кровать с каждым толчком сдвигается с места.
Даже когда он доводит меня до оргазма руками и губами, и языком, и снова руками, и я кричу, не думая о соседях.
Даже когда я засыпаю в его руках, а он снова остается до утра.
Я просыпаюсь от этого ощущения ледяного осколка в груди. Мне снова холодно спать зимой, даже в объятьях Альберта.
Лес
Не стала его будить. Выбралась из кольца горячих рук, завернулась в плед и ушла на разгромленную кухню. Закрыла дверь, сижу, ем торт ложкой. Кажется, вышло вкусно. Не уверена.
Там в квартире хлопает дверь ванной, слышен голос Альберта, на повышенных тонах что-то кому-то говорящий, видимо, в телефон. Я ем торт. Надо будет — уйдет. Замок автоматический.
Жаль, сигарет нет.
Открывается дверь, входит Альберт. В одних трусах, без очков, взъерошенный, сонный. Уютный.
— Собирайся, — говорит он. — О, сама делала? Дай попробовать.
И нагло лезет вилкой в мой торт!
— Куда?! — спрашиваю я Альберта сразу по двум пунктам. Он засовывает кусочек в рот, прожевывает и смотрит на меня с интересом.
— Невероятно. У тебя таланты не только в постели.
— У меня много талантов, — отнимаю у него вилку.
— Отдай, — он забирает ее обратно и ест еще кусок. — Надо сначала позавтракать, дорога долгая.
— Разве у тебя не полно работы?
— Уже нет, — он поднимает меня со стула, садится сам и усаживает на колени прямо в пледе. И следующий кусок торта засовывает мне в рот. — Тебя оставишь на денек — ты на Северный Полюс сбежишь.
— А министр?
— Министр был вчера. По субботам он тоже хочет отдыхать.
Альберт переставляет торт поближе к себе и приступает к нему уже основательно. Конечно, это приятно — видеть, в каком он восторге от моей еды. Хотя вон Сашка тоже в восторге, а от развода это не спасло.
Я загоняю мысли о вчерашнем разговоре поглубже. Всегда так делаю, когда нет никаких сил вынести реальность.
Не хочу об этом думать. Я слишком много думаю. Возможно, в этом моя проблема, а не в том, что мужчины вокруг меня никак не могут определиться, что такое любовь, и любят ли они меня.
— Так вот. Едем в тот дом, помнишь, я фото сбрасывал? Возьми зимнюю одежду, будем кататься на лыжах. Или на санках. И погуляем.
— Купальник? — спрашиваю я, ловким движением слизывая крем с его губ. — Там был бассейн.
— Дома тебе одежда не понадобится, — сообщает Альберт. — Никакая.
— Два дня непрерывного секса? — ужасаюсь я. — А мы не сотремся?
— Ну, я же сказал — еще на лыжах покатаемся, — невозмутимо возражает он. — В перерывах. Господи, ты в этот торт героин положила, что ли? Не могу оторваться!
Я очень-очень стараюсь снова стать веселой и нормальной. И когда мы садимся в машину, которая долго едет по шоссе вдоль запорошенных снегом высоченных елей, потом сворачивает в глухой лес, безмолвными стенами возвышающийся над пустынной дорогой, с удовольствием тискаюсь с Альбертом. Позволяю ему довести себя до оргазма прямо на федеральной трассе, сажусь сверху, когда мы сбрасываем скорость, чтобы пробраться по давно не езженой дороге, и каждый раз, когда колесо проваливается в сугроб или подскакивает на кочке, получаю дополнительное удовольствие.
