Хотя… Мог бы и сам подняться за мной!
Вообще-то даже секс-онли отношения не предполагают, что я должна все сама-сама. В общем, вниз я спустилась голодная, злая, растрепанная, но зато выспавшаяся. А стоило подумать, что где-то там в Москве мои коллеги встают в семь утра, едут по ледяным черным улицам на работу, где рассветает к обеду, а потом сразу же темнеет обратно, месяцами не высыпаются и манго с маракуйей видят только бледные, сморщенные в картонной коробочке за бешеные деньги, как отличное настроение вернулось обратно и привело с собой маленькое противное злорадство.
В лобби я искала взглядом костюм, седину и синие глаза, но не нашла. Не поняла? Как-то меня очень быстро бросили, не? Видимо, у меня сделался настолько растерянный вид, что один из работников отеля даже вышел из-за стойки, чтобы спросить, что случилось. Точно, мне же кто-то звонил. Вот, пожаловалась я, позвали, а теперь никого нет. Парень как-то сразу расцвел улыбкой, подобрался весь и радостно указал на улицу, где рядом с сияющим черным «мерседесом» мялся шофер в фуражке и с табличкой «Karina». Я даже поняла, чего он так обрадовался — у меня неплохой отель, но шофер в фуражке это прям класс намного выше.
Я сделала обратно расслабленное лицо, как будто это кто-то другой тут нервно заламывал руки, что бросили, оставили, забыли, и выпорхнула с независимым видом. Шофер распахнул передо мной дверь, я нырнула внутрь и разочарованно выдохнула — в машине никого не было. Эй, а мои утренние поцелуи и скандал, что не предупредил?
Кстати, подруга Паранойя тоже села рядом и ненавязчиво предложила еще вариант, что это все была предварительная обработка, чтобы я села в машину. А сейчас меня отвезут в подпольную клинику и разберут на органы. Одна почка отобьет стоимость сапфиров! Наверное.
К тому же сапфиры можно забрать прямо из номера.
А может быть, в бордель продадут.
Хотя нет, с борделем я опять загнула. Старовата я для борделей.
Между мной и шофером поднялось затемненное стекло, и я прямо с большим сожалением подумала о том, как бы тут на белой коже широкого заднего сиденья мне в дороге пригодился бы Альберт…
Машина ехала по пыльным дорогам мимо домиков, сколоченных из разнокалиберных кусков пластика и фанеры, мимо вывешенных как белье на веревках длинных лент сушеного на солнце мяса, мимо женщин, идущих вдоль дороги с корзинами на голове, мимо перегруженных старых мотороллеров, едва тянущих трех, а то и четырех пассажиров сразу, мимо миленьких колониальных домиков с верандами, на которых уютно стояли кресла-качалки. Правда веранды были забраны толстыми решетками, а рядом с креслами угрожающе стояли прислоненные к стене мачете. Наверняка в тех домиках, что побогаче, со спутниковыми тарелками на крыше, в прихожей еще держат ружье.
Так и вижу — выходит вечером какая-нибудь седая старушка на веранду, в одной руке ружье, в другой бокал с ромом, садится в кресло-качалку и смотрит на то, как мимо течет жизнь. Например, еду я в новеньком «мерседесе», который на фоне всей остальной местной обыденности выглядит как неумело приклеенная вырезка из глянцевого журнала.
Как это ни странно, но привезли меня все-таки в порт, а не в подпольную клинику. И там с самой красивой, на мой взгляд, яхты по сходням сошел прекрасный принц в белых штанах, распахнутой белой рубашке и алой бандане, скрывающей седые волосы. Так Альберт казался совсем молодым — не серьезным бизнесменом как в самолете, а красавчиком из журнала с нереального оттенка синими глазами. Синее, чем море.
Яхта
Он тянет меня за собой, а пальцы поглаживают мою спину под тонкой тканью платья. Вслед за нами втягивают сходни, перекидывают канаты, перекликаются одетые в белое матросы на яхте и полуголые портовые парни в драных джинсовых шортах на берегу. Прямо два разных мира, между которыми растет синяя полоска моря, пока яхта отходит от причала.
— Шампанское? Фрукты? Хочешь что-нибудь поесть? — Альберт достает бутылку «Вдовы Клико» из серебристого ведерка со льдом, разливает в узкие высокие бокалы, подает мне один и чокается вторым.
— А почему ты без очков? — глупо спрашиваю я, потому что их тонкие стекла, оказывается, защищают меня от сумасшествия его глаз. На солнце они приобрели оттенок, которого в природе почти нет. Таким бывает зимнее небо перед закатом, самые редкие сапфиры и вот, глаза Альберта.
— Я в них, — смеется он и напяливает круглые зеркальные очки, лишая себя преимущества запрещенной магии.
И у меня даже включается обратно мозг. Я думаю — пффф, «Вдова»! Его даже я себе иногда покупаю в «дюти-фри», не так уж дорого. Вот если бы «Дом Периньон»… Недостаточно хорошо отыгрывает роль миллионера, кажется, мы с Паранойей правы.
Но включается он ненадолго. Мы стоим слишком близко. Несколько глотков шампанского и отсутствие завтрака кружат мне голову, соленый морской ветер взвихряет волосы.
Я делаю еще шаг, Альберт делает еще шаг, бокалы у нас в руках сталкиваются и звенят, я смотрю на свое отражение в его очках и спустя несколько мгновений дрожащего между нами напряжения, мы не выдерживаем и набрасываемся друг на друга.
Куда-то в сторону отлетают его очки и моя шляпа, теряются в никуда бокалы, его часы царапают мою кожу в самых непредсказуемых местах, мои ногти царапают его кожу вообще где попало, алая бандана уносится по ветру как парус, губы ищут губы, зубы находят кожу, пальцы оставляют синяки на бедрах.
— Осторожно, ступеньки!
Мы почти скатываемся по лестнице вниз, в каюту с иллюминаторами у самой поверхности воды. Я вижу, что где-то там есть роскошные белые диваны, подсвеченные сиреневым, подушки, густой ковер, но мы не доходим до этого оазиса даже тех двух метров, что разделяют нас, это слишком далеко, все равно что на Марсе. Едва над головой захлопывается дверь, и гортанно и глухо за ней смеются матросы, Альберт вжимает меня в ближайшую стену, задирает платье, отодвигает мешающую полоску купальника между ног и пригвождает меня собой к деревянной переборке. Про презерватив он не забыл, а вот выплюнул зажатую в зубах обертку только сделав несколько первых жадных движений внутри.
Задницу мне холодит медная полоса, проходящая по всей длине стены, но мне наплевать — в узком коридоре я могу упереть ногу в противоположную стену и так же жадно трахать Альберта, как он трахает меня.
Пляжное платье создано для того, чтобы легко сниматься, эластичная ткань купальника легко выпускает мою грудь наружу, а я распахиваю до конца его белую рубашку, чтобы вжаться в горячее тело. Но мне не дают — Альберт разворачивает меня спиной, и теперь я упираюсь ладонями в стену, когда он берет меня сзади. Оборачиваюсь, чтобы поймать синий взгляд, попросить глазами — и он понимает чего я хочу даже раньше, чем я понимаю сама. Наматывает волосы на руку, тянет к себе, впивается в губы жадно и горячо, прикусывает мой язык и кончает, прижимая меня грудью к теплому дереву.
Единственное, что на мне осталось из одежды — трусы от купальника. Остальное он собирает с пола, сгребает меня в охапку и в конце концов мы заваливаемся на эти белые диваны. Все еще со сбитым дыханием, ошеломленные этой неумолимостью притяжения.
