У последней двери притяжение оказалось самым сильным. Я собрала всю силу воли, чтобы пройти мимо, но все равно остановилась в дверном проеме. На кровати с приподнятой спинкой сидела старуха и кашляла, сплевывая мокроту в эмалированный лоток молочного цвета. Медработник в синей униформе массировал ей спину. Она скользнула по мне взглядом и снова закашлялась.
Медработник оглянулся. Казалось, ему ничуть не лучше, чем этой старухе. Он тер ей спину, пока кашель не прекратился, опустил спинку кровати в горизонтальное положение, вставил в нос тоненькую трубочку, подающую кислород.
– Я вернусь после обеда.
Старуха закрыла глаза. Трой вышел из комнаты и плотно закрыл за собой дверь.
– Идем, – сказал он вместо приветствия. Мы пересекли коридор и оказались в кладовке в полной темноте. Трой дернул шнурок где-то над нашими головами, и тускло-желтым светом загорелась лампочка.
Трой рылся на металлических стеллажах, а я стояла, вжавшись в противоположную стену, но нас все равно разделяло очень мало пространства.
– Ну, давай посмотрим…
Я подтянула спущенный аж до кончиков пальцев рукав. Трой размотал повязку, взял мою руку.
– Совсем не плохо, – заключил он, хотя рана выглядела хуже, чем вчера: волдыри, отек, краснота.
Трой мазал ожог какой-то рецептурной мазью. Я смотрела в сторону – думала, что так будет меньше болеть. Сверху он положил марлевую салфетку и зафиксировал ее пластырем, выпустив концы на внешнюю сторону кисти.
– Как ты? – спросил он.
Я заговорила шепотом, глядя прямо ему в глаза:
– Трой, а ты разговаривал об этом с врачами?
Нахмурившись, он принялся переставлять на полках одинаковые коробки.
– Зачем?
– Я думаю, это неврологическая проблема…
Трой засмеялся, но так и не посмотрел на меня.
– Вряд ли…
– Ты был в коме, я была в коме, было повреждение мозга, да?
Он резко обернулся.
– Да я смотрю, ты навела справки…
– Нет… я просто… – смутилась я.
– Дилани, я больше не имею дел с врачами. Мне хватило.
Неужели он не понимает? Неврологическую проблему можно диагностировать. Можно исследовать. Можно лечить. Она не обязательно должна мучать человека всю жизнь.
– Я читала про кота, который жил в доме престарелых. Он предсказывал, кто умрет следующим. Врачи считают, он определял по запаху мочи.
– Думаешь, мы тоже по запаху мочи определяем?
Я пропустила мимо ушей его язвительный вопрос.
– И про собаку, которая находит раковых больных.
– У человека далеко не такое тонкое обоняние.
У обычного человека – нет. Но есть же люди, которые выходят за границы нормы. – Аномалии. – Есть люди, чей мозг путает чувства, видит звуки, осязает запахи. Может, у нас после состояния комы…
Трой сжал кулаки, на лицо легла злость. Потом кулаки разжались, лицо снова стало обычным, дружелюбным.
– …после состояния комы что-то в организме восстановилось неправильно.
Он смотрел на меня исподлобья. Темная челка почти закрывала глаза.
– Вообще ничего не должно было восстановиться.
– Но восстановилось же.
– А не должно было! Разве ты не понимаешь? Мы должны были умереть. Я должен был умереть. Я хотел умереть. И это… Это вот… – Он обхватил себя руками, будто пытался таким образом объять всю Вселенную. – Это наказание!
– За что?
– За то, что я не удержал чертову машину на дороге. – Внутри у меня все сжалось. Об этом не писали в статье. – За аварию. За убийство всей своей семьи. За то, что я не сумел им помочь. И Бог не позволил мне умереть. А теперь скажи мне, что сделала ты? Почему тебе не позволили умереть?
Мне не позволил умереть Деккер, только не из ненависти. Но Трою я не стала этого говорить. Пусть упивается своим горем. Это все, что ему осталось от родных.
Он закрыл лицо руками, покачал головой:
– Прости, прости меня. Я не должен был говорить этого. Но тебе будет легче теперь, когда ты знаешь правду и не нужно самой до нее докапываться.
– Трой…
– Что?
– Ты работаешь в этом месте, с больными стариками. Ты хороший человек, ты знаешь?
– Не такой и хороший. Всего лишь пытаюсь выкупить себе право выбраться из ада.
– Ты хороший человек.
Он убрал у меня с лица прядь волос, заправил ее мне за ухо. Но руку не убрал: пальцы в волосах, большой палец касается подбородка. Его голубые глаза – почти синие в тусклом свете. Распахнулась дверь. Я зажмурилась от ярко-белого света флуоресцентных ламп. Тощая женщина с жиденькими засаленными волосами застыла у стены перед входом, переплетя руки на груди.
– Тереза надерет тебе задницу, если застукает, – сказала она, затем достала с верхней полки коробку одноразовых шприцев и вышла, будто нас больше не существовало.
Трой отошел от меня:
– У меня сейчас перерыв. Перекусим?
Я кивнула. Что угодно, лишь бы выбраться из этой кладовки, где все стало таким серьезным, таким наэлектризованным. Я ведь не хотела, чтобы он убирал руку, но и не хотела, чтобы он продолжал.
Мы шли по улице в сторону, противоположную притяжению. Владелец пиццерии даже не пытался стилизовать заведение под итальянское кафе. Никаких клетчатых скатертей – столы с кое-где облезшей пленкой на металлических ножках вместо деревянных. Никаких абажуров с приглушенным светом прямо надо столиками, как показывали в кино, – флуоресцентные светильники, встроенные в потолок. Даже официантов здесь не было. Повар, на котором все итальянское в пиццерии заканчивалось, выкрикивал номера готовых заказов прямо с кухни, и тогда можно было подходить забирать их.
Но это никого не смущало. Пиццерия «У Джонни» оставалась единственным заведением, где можно было съесть пиццу, находилась она через дорогу от кинотеатра, а цены устраивали подростков. Поэтому народу здесь всегда было битком.
Об этом нужно было подумать, прежде чем соглашаться на перекус с Троем. Мы входили – над головой звякнула подвеска с колокольчиками, а мои друзья выходили. Джастин посмотрел на меня прищурившись. Кевин потрепал меня по и без того уже растрепанным волосам. А следом показались Деккер и Тара. Тара даже не удостоила меня взглядом и продефилировала мимо, а Деккер остановился.
– Привет, – сказал он.
Трой стоял у меня за спиной, но, кажется, Деккер его еще не заметил.
– Привет.
Жалкая сцена.
– У меня есть для тебя подарок на Рождество.
– Ой, и у меня. Ну, то есть на Хануку. Но, кажется, я пропустила день.
