Деккер пошел к нашим друзьям. На другом конце вестибюля на лавочке сидели Кевин и Джастин и смотрели так, будто не верили в происходящее. Даже издалека по их лицам казалось, что они не спали с самой смерти Карсона. Повесив куртку, я пошла к Деккеру. Джастин сидел, свесив кисти с колен, опустив голову. Когда Деккер опустился рядом, он приподнял голову и похлопал его по спине. Затем он заметил меня – и замер.
Следом голову поднял Кевин. Теперь они оба таращились на меня: глаза прищурены, губы поджаты, челюсти сцеплены. Деккер перевел взгляд с них на меня, пригладил пятерней волосы. Встал, собрался заговорить, но в этот момент из похоронного зала в вестибюль вышла Жанна.
Длинное платье колыхалось волнами при каждом шаге, волосы были собраны в тугой узел. Продуманный в каждой детали образ. Первой к ней подошла Тара, повторив то же движение, что и со мной когда-то: заключила ее в свои объятия и закачала из стороны в сторону. Только Жанну не стошнило. Она обняла Тару в ответ. Затем Жанна выпустила ее и схватилась за рукав Джастина. Пока Джастин поддерживал Жанну, Тара громко всхлипнула, и Деккер обнял ее за плечи.
С появлением Жанны я должна была перестать привлекать всеобщее внимание. Да, я не сумела провести реанимацию. Да, я не сумела его откачать. Но я же пыталась. Единственная – пыталась. Я коснулась руки Жанны, и она посмотрела на меня – наши взгляды встретились.
Она вся превратилась в натянутую струну – точно как Джастин пару минут назад. Я отпрянула в удивлении. Жанна ткнула указательным пальцем мне в лицо.
– Ты-ы-ы! Как ты посмела! – зашипела она. – Посмела явиться сюда, притворяться несчастной! – Джастин взял ее вторую руку, но не оттащил от меня. – Ты! Ты торчала в чертовой воде долбаных одиннадцать минут, а теперь явилась хоронить моего брата живая и здоровая. – Она вытерла слезы тыльной стороной ладони. – Как ты посмела явиться сюда вся такая хорошая, как будто ничего не было, когда вы… – Она испустила громкий стон. – Куда ты его потащила? Я же сказала! Сказала тебе не трогать его! Сказала!
Я перестала дышать. Поле зрения сузилось от нехватки кислорода. Помню, как Деккер держал меня за предплечья, как повторял Жанне: «Ну ладно, ладно…» – как он вел меня на улицу. Помню, что все смотрели на меня. Помню, как Деккер схватил мою ярко-красную куртку и накинул мне на плечи, а все смотрели, а я спускалась по ступенькам – пятно свежей крови на грязном снегу.
Открыв пассажирскую дверь, Деккер усадил меня в машину.
– Так вот почему ты не хотел, чтобы я шла? – спросила я, как только смогла говорить. – Ты знал?
Они все вместе спасли мою жизнь, а я не сумела спасти его. Деккер решил, что это условия сделки. Сделки, на которую больше никто не согласился бы.
– Прости…
Он потянулся через меня, чтобы повернуть ключ в зажигании и включить печку. Как хотелось коснуться его. Попросить остаться со мной. Он стоял у открытой пассажирской дверцы, опершись одной рукой о крышу машины, и смотрел то на меня, то на Дом скорби. Вздохнул, захлопнул дверцу.
Пока все скорбели в похоронном зале, я думала о тех вещах, которые должна была сделать, но не сделала. Я должна была сказать Карсону правду. Вызвать помощь до того, как мы сели в машину. Должна была доехать до Кевина, чтобы там все они получили шанс помочь ему. Чтобы они все разделили вину. Было бы тогда все иначе?
Так вот почему не пришли родители. Выдумали дела. Прикинулись эгоистами. Они тоже знали. Это им полагалось горевать. Это им полагалось принимать соболезнования. Это им полагалось стоять у гроба собственного ребенка.
Я открыла кулер между сиденьями, в котором Деккер хранил припасы «на случай чрезвычайной ситуации», – такой случай как раз наступил. Повыбрасывала на сиденья пакеты со снеками, шоколадки, банку газировки швырнула в багажник. Видно, там было что-то острое, потому что от удара тонкий алюминий прокололся и с шипением стал выходить воздух. Под фальшфейерами наконец я нашла свой давно забытый пузырек с обезболивающим. Я проглотила таблетку, не запивая, и чувствовала, как она медленно спускается в желудок.
Я ждала, пока таблетка подействует, но эффекта не было. И не могло быть. Это же не треснутое ребро, не головная боль, не ожог на ладони.
Трой оказался прав. Я не могу никого спасти. Я могу только облегчить страдания. Перебравшись через холодильник, я села на водительское место, настроила кресло и вылетела с парковки.
Оставив позади город, я выехала на ту равнину, где чувствовала притяжение. По узенькой улочке я приблизилась к дому с белыми тюлевыми занавесками, из-за которых еще недавно смотрела женщина. Я остановила машину и вышла. Я была готова избавить ее от страданий.
На улице пахло свежим асфальтом. По старым деревянным ступенькам я поднялась на широкое ветхое крыльцо – каждый шаг отзывался гулким эхом. Кресла-качалки стояли неподвижно, хотя дул легкий ветерок. Будто сидевшие в них призраки насторожились и выжидали, что я буду делать дальше.
Белые занавески были плотно сдвинуты. Бесплотное лицо не наблюдало за мной. Что-то изменилось. Притяжения не было. Я приложила ладони к коричневой двери. Затем потянулась к звонку, нажала и, слушая, как разносится по пустому дому звон, уже знала, что мне никто не ответит.
Закрыла глаза. Кто-то поднимался по ступенькам. И я прекрасно знала кто.
– Они забрали ее полчаса назад, – сказал Трой.
Я развернулась – кулаки сжаты – и спросила сквозь зубы:
– Что ты сделал?
Трой пожал плечами, и я ощутила, как по крыльцу пронесся поток ледяного воздуха.
– Какая разница? – произнес он и, склонив голову набок, поинтересовался: – А что здесь делаешь ты, Дилани? Что ты задумала?
Глаза Троя казались слишком яркими, слишком голубыми, будто он видел что-то невидимое. Хотелось верить, что только будто. И вдруг я поняла, что он желает только одного: я должна стать как он. А я не знала, как объяснить, что я собиралась сделать, на что надеялась…
– Я задумала остановить тебя! – почти крикнула я и бросилась мимо него по ветхим ступенькам, подбежала к машине, села и уехала. Но не домой. Обогнув квартал, я припарковалась с тыльной стороны дома и стала наблюдать. Что-то по-прежнему влекло меня. Сидя в машине, я всматривалась в дом, но ничего не происходило. Наконец я ощутила пустоту. Все здесь было мертво.
Я вернулась к дому Деккера на закате солнца. Заехала на место, где он всегда оставляет машину, постаралась вернуть водительское кресло в прежнее положение. Затем перебралась на заднее сиденье и начала убирать бардак, который там устроила. Газировка растеклась по полу кузова, заляпала заднее стекло. Я оттирала липкий пол, когда Деккер открыл боковую дверцу. Я так и застыла: в одной руке шоколадный батончик, в другой – пробитая банка из-под сладкой газировки.
– Ты угнала мою машину.
Я сунула шоколадку и пустую банку в карманы куртки. Говорить о похоронах не хотелось.
