В недоумении Шпат вклинился между женщиной и дверным проемом. Старшая – Дженни? – не встрепенулась. Она с любопытством изучала Шпата, наклонив голову, следила за его движениями. И тут же рассыпалась в кипящий студень из тьмы и слизи и хлестнула по нему щупальцем. Бритвенной остроты, ведо́мое сверхчеловеческой силой, оно прорезало глубокую борозду в каменной шкуре Шпата, но не поранило остатка его живой плоти. Второе щупальце проклюнулось из студня – это приткнулось в промежуток между пластин. С пробирающим холодом оно попробовало его на вкус. Боль пришла позже. Черное щупальце задрожало и отпрянуло, его крайняя треть посерела и рассыпалась в прах.
Шпат успел отметить эту странную реакцию, пока налегал на притолоку над дверью. Он выломал ее из стены целиком. Постройка обрушилась, запечатав веретенщика под обломками. Женщина помоложе тонко, ужасно завизжала. То ли ее потрясло краденое лицо матери, то ли гибель дома, или же кошмарный скрежет, который издал пойманный в ловушку веретенщик. Она впилась ногтями себе в лицо и побежала, стелясь к земле, как перепуганное, неразумное животное. Шпат уставился ей вслед, не уверенный, как ему поступить. Со слов Кари, никакое доступное ему оружие не подействует на веретенщика. Все, что он мог, – свалить на него эту постройку, погребая в каверне из битой кладки, в каменной темнице, и Шпат громоздил обломки, пока не перестал слышать тот скрежет.
И только тогда выдвинулся на дорогу к Мясницкому ряду.
Глава 35
Крыс услышал, как за ним карабкается маленькая упыришка, всеми силами пытаясь не потерять его из виду. Он уже говорил через нее, значит, они связаны. Между ними прорыт могильный лаз, и он готов открыть его даже с такого расстояния.
– ЗАЧЕМ ПРЕСЛЕДУЕШЬ МЕНЯ, НЕСМЫШЛЕНАЯ?
Та его часть, которая до сих пор Крыс, пока что умела думать на человеческом языке, но эта способность постепенно покидала его – его большее я, его я старейшего упыря ревело, гудело и выло энергией двух сотен недавно съеденных душ. Эта часть говорить не умела, но выразила раздражение вмешательством Барсетки психической волной досады – что означало то же самое.
Вопрос промчался сквозь разум Крыса и мгновением позже его прохрипели позади него – Барсетка поневоле произнесла эти слова, подтягиваясь на черепичную крышу.
– Я. Хочу. Помочь, – сказала Барсетка.
Старейший упырь помедлил, пока в его сознании колыхалась эта рябь. Память упырихи. Вот она выползает на поверхность Могильника. Солнце, жгучее для приспособленных к темноте глаз. Жизнь в подворотнях, ковыряние в объедках. Не все покойники Гвердона заканчивали трупной шахтой, особенно в Мойке. Зарезанные на задворках, или раздутые морем утопленники, прибитые к берегу, или старухи, позабытые на чердаках, – Барсетка отыскивала всех. Бегство от стражи. Таясь в предрассветном полусвете, она следила, как служанка вешала стирку сушиться, любуясь, как вздымается на ветру полотняная ткань. Любуясь тем, как изящно девушка поворачивается на свет.
Все это непостижимо старейшине. В лабиринте его пропитанного колдовством разума упыри обитали только в темных подземных туннелях. Он не мог усвоить желание Барсетки пребывать на поверхности. Она разоделась в наряды верхнего народа, отвергла свои позывы и свое предназначение. Все это бестолково. Оно не поможет ей кормиться падалью и расти могучей, чтоб когда-то в будущие века стать такой, как он, старейшей, древней, и взойти на шестиугольный пьедестал самой глубокой пещеры.
Она для него – посторонняя, но отчего-то он прервал бег. Вонзил когти в кирпичную трубу и круто развернулся, копыта по-козлиному уперлись в карниз. Он перегнулся над улицей, лакомясь городским страхом, и ждал, пока за ним поспеет мелкая упыришка. Покачиваясь, она поднялась по крыше и села, свесив ноги по обе стороны конька.
– В ЧЕМ ТВОЯ ПОМОЩЬ?
– Я собираюсь, – сказала Барсетка, выбирая слова, как камни при переходе через бурную речку, – помочь Крысу.
– Я – КРЫС.
– Хорошо. Ты сказал мне вчера – когда еще мог разговаривать сам, – что хочешь ходить по надземью. Сказал, что не желаешь быть ничьим слугой. Что хочешь поступать по собственному усмотрению, как всякий, хоть полоумный. – Она съежилась, сообразив, что едва не дошла до порицания упырьих законов перед старейшиной, но продолжала настаивать. – У тебя есть друзья. Друзья из верхнего народа. Шпат и Кари. Понимаешь, как тебе повезло? Я провела годы, не разговаривая ни с кем, без единого доброго слова и спокойной ночи отдыха. Иметь друзей – это редкое счастье для упыря.
Старейший упырь вновь заговорил через Барсетку, грубо завладев ее ртом. Она закусила губы, сопротивляясь мысленному приказу, но толку-то. Загробный голос проскрипел из ее глотки:
– ЕСЛИ ПРЕДВЕСТНИЦА ВЫЖИВЕТ, ВСЕ В ГОРОДЕ, НАВЕРХУ И ВНИЗУ, ПОГИБНУТ. – Заместо «погибнут», телесной смерти, он использовал упырье слово, которое раньше она слыхала только при упоминании тех покойников, кого заполучили ползущие. Тел, чью душу поглотили, не успела она попасть к упырям.
– Но она-то никакая не предвестница – верней, даже если так, то предвестницей ее специально выставляют другие. Ведь и ты – не старейшина. А кто мы на деле – мы выбираем сами. Ты не обязан становиться тем, кем мертвый упырь велит тебе быть.
– ГЛУПЫШКА, ТЫ НИЧЕГО НЕ ЗНАЕШЬ О СМЕРТИ. – Старейший упырь забулькал хохотом и поделился с ней коротким отрывком резни в царстве упырей. Барсетка припадочно выгнулась, когда видения потекли в ее мозг. Чародейские вспышки гремят по пещерам, кромсая упырей сотнями. Воинство ползущих застигло их врасплох, внезапно напав на упырье обиталище. Ей открылась память старейшего, сидящего на корточках на своем троне, скованного вечным созерцанием великой печати. Неспособный пошевелиться, с древним, высохшим телом и душой в тенетах заклинания, он ничего не мог сделать, лишь смотреть, как приближаются черви. Старейшие убиты. Упыри помладше рассеяны и спасаются бегством.
Крыс смотрел, как Барсетка съезжает на край карниза, рваной юбкой собирая куски черепицы и мусор. У нее закатились зрачки, на губах пенится зеленоватая слюна. Крыс схватил ее за дрыгающуюся руку, подтащил к дымоходу и держал неподвижно. Судороги прошли, и она обмякла.
Ей ему предложить нечего. Пора возвращаться к охоте. Предвестница пошла сюда. Он чуял Кари.
След привел его на старый коровий гон. Здесь ее настигли эти штуки из воска – сальники, напомнил себе Крыс, но другая половина его снова властвовала, и пришлось побороться, чтобы представить теперешний город наперекор воспоминаниям о нем многих сот лет назад. Этих сальников уничтожили, но не веретенщики. Он принюхался – новый знакомый запах, знакомый и Крысу, и старейшему, кем он стал. Кари вместе со святой, с Алиной. Он порылся в грязи, выискивая признаки кровопролития. И зарычал, когда не нашел ничего. Святая подвела его, не исполнила клятву. По условиям упырьего договора с церковью, Алина должна была убить предвестницу при первой возможности.
Оба запаха сплелись. Алина пахла сталью и по́том, с примесью розы и фимиама; Кари – водой канала, кровью и едким дымом чародейских разрядов. Оба следа вели к церкви Святого Шторма.
