– Не трогай. Черт, да не трогай ты! Шпат, останови его, пожалуйста!
Хейнрейл рывком сдернул шнурок.
– Приму за часть платы. – Амулет пару секунд покачивался, переливаясь на свету лампы, а потом по волшебству фокусника вмиг исчез. Кари рвалась из хватки великана-громилы, брыкалась и плевала в Хейнрейла.
– Останови его! – умоляла она.
– Шевельнись, – сказал Холерный Рыцарь, – и она сломается.
– Шпат, придержи свою гостью, – приказал Хейнрейл.
– Не могу.
– Какой сознательный. – Хейнрейл швырнул Шпату одеяло, тот обернул им руки и аккуратно обхватил Кари.
– Тебя убьют, – шепнул он. – Не стоит оно того.
– Он мой. Мне его дала мать, от нее у меня больше ничего нет.
– Он принадлежит Братству, – сказал Хейнрейл. – Придет время, и он может к тебе вернуться, если ты того стоишь. Шпат расскажет тебе, что его отец делал с теми, кто противился Братству. Он поступал, как велит долг, так поступаю и я.
– У меня больше ничего нет, – произнесла Кари. Голос застрял в горле.
– Я его верну, – пообещал Шпат. – Но сейчас не время.
Холерный Рыцарь ехидно скривился и отступил к двери, не спуская настороженного взгляда со Шпата и Кари. Пальцы в броневых перчатках разминались, подбивая Шпата напасть.
Хейнрейл вздохнул.
– Ох, парень, не давал бы ты таких обещаний. – Он повернулся к выходу, ссутулившись, словно нес тяжкий груз. – Пришлю весточку. Дела движутся. Войска построены. – Присказка Иджа. – Пришлю тебе весточку.
А потом, через пару дней, пришел вызов – собираться в Башню.
Глава 7
Когда Эладора волнуется, то болтает без умолку. Никак не отлипнет от Кари, пока обе идут по Университетскому округу под ручку, словно парочка обычных учениц. Ничего особенного, просто две девушки пошли прогуляться, ожидая, когда одну из них посетит невероятное видение, когда город встанет на дыбы и опрокинется к ней в мозг. Ничего особенного, просто две девушки, а за ними шлепает невидимый Мирен – угрюмый, как сторожевой пес. Кари все пытается его отследить, но ее постоянно отвлекает Эладора.
Сейчас Кари предъявляют перечень всего, что случилось, когда она сбежала, и завуалированное обвинение в том, что она неблагодарная корова, коль не ценила кров, дарованный тетей Сильвой. Эту повесть Кари слышит в третий раз – за последние два дня.
– Мы, само собой, писали в дозор, вдруг ты здесь объявишься. Мы даже нанимали ловца воров тебя искать, точно ты взломщик какой, а матушку, конечно, категорически унижало, когда эдакий головорез рыскал у нас возле дома и лез с вопросами. Кажется, он подозревал, что мы за это как-то в ответе, представляешь! Как будто мы тебя запирали в подвале и заставляли прислуживать…
– Я оставила записку, – буркнула Кари.
– Да что же это за объяснение такое? Дескать, тебе тревожно. Дескать, видишь ли, тебе неуютно. Знаешь, что на самом деле неуютно? Это когда на поминках на десятый год все меня за тебя принимают! Куча народу, я их знать не знаю, подходят и соболезнуют по поводу кончины моего отца, а он-то рядом со мной сидит и краснеет, как свекольная свечка! А другие шептались, мол, мы тут тоже замешаны, будто это мы прокрались в дом и всех там поубивали.
– Так это не вы? – То ли она хотела схохмить, то ли съязвить, но Эладора явно не собиралась шутить на эту тему. Наверно, лучше бы Кари тоже помалкивать. Все-таки это ее отец, ее семья и все прочее, но при жизни они казались ей чужими – и оставались чужие мертвыми.
Эладоре наверняка хотелось дунуть отсюда подальше, но надо было держать Кари под руку ради профессора Онгента. Сестра утешилась тем, что больно дернула Кари, ведя за собой в переулок, и еще заставила при этом больно споткнуться.
– Ты говоришь ужасные вещи. Мать просто опустошило. А где носило тебя? По кораблям чужестранцев – и одни боги знают, чем ты там занималась.
Если честно, Кари до конца и не помнила, что погнало ее в путь. Очень давно это было, и из жизни в доме тети Сильвы ей нравилось вспоминать лишь чердак да старые сараи на заднем дворе. Она лазила по ним часами, исследовала. Сломанные инструменты, пустые бочки и клети. Прочие неопознанные предметы из прошлой жизни сельской фермы, что ныне оказались не к месту в ее новом воплощении загородной усадьбы. Кари завораживал этот хлам: ржавые вещи-занозы под кожей жилища. На ум пришли лекции Онгента по археологии, но он сокращал былое до отдельных событий, до поминального списка уже свершенных деяний и уже разрушенных городов. Такое чувство, будто профессор кого-то заживо хоронит. Это привело ее мысли к Шпату.
Уже тогда ей было известно: чего бы она ни искала – не найдет ни в загородном доме тети Сильвы, ни в книгах, которые тетя заставляла читать, полных благих наставлений и мудрых мыслей. Ей самой нравились только те книги, где описывались иные края, заморские земли.
Тихо, как тень, рядом пристроился Мирен.
– Что-нибудь чувствуешь, Кариллон? Не избавлюсь от ощущения, будто ты не стараешься, – тараторила Эладора. – Не стану притворяться, будто понимаю суть явления, но уверена, ты могла бы стараться и поусерднее. Ты уже делала записи? Почерк у тебя отвратительный, но разве это мешает прилежно вести дневник? Ты не настолько сведуща, чтобы судить, что важно.
– Нет, – призналась Кари. Ей бы солгать, – пришла мысль, – чего-нибудь выдумать, а то вдруг Мирен доложит отцу, и тот прекратит потакать своей странной прихоти. Мирен, как узнала она, тоже жил с ними на улице Желаний, хотя у него, видимо, свой способ приходить и уходить тайком, потому как ни за что не поймешь, дома ли он, не услышит ли. Обман напрягал ее теперь не так остро. Афера длилась уже два дня кряду, и свобода от жутковатой тюрьмы ловца воров лишь слегка перевешивала тягостную повинность не удавить Эладору. Кари не так боязно было идти на грабеж, как изображать воспитанную студентку, но она будет дурой, если попросту все бросит, не разобравшись, что случилось той ночью, когда они вломились в Башню. Может, у нее получится сочинить еще что-нибудь про упырей.
– В этом вся ты, – фыркнула Эладора.
Разъяренная, Кари отклонилась от задуманного маршрута по университетским предместьям, на перекрестке свернула направо, а не налево. По булыжникам вдогонку зацокали черные туфли Эладоры. Мирен, как тень Кари, без усилий подстроил шаг. Краткий мрак под аркой, потом гул толпы резко возрос, когда они ступили на широкую улицу на Священном холме. Серые рясы студентов разбавили черные – жрецов и священников. Зашумели уличные зазывалы, продавцы мощей, попрошайки рядом с возами. Кари накинула капюшон: любой просящий милостыню калека в два счета продаст ее Хейнрейлу. Она ускорилась вдоль по улице Святого Бархуса, что лепилась к восточному, отвесному скату холма. На правой стороне у всех сооружений имелось по два ряда входных дверей. Одни открывались сюда, на Святого Бархуса, но зайди внутрь, спустись на пару этажей и обнаружишь второй ряд – выходы на проспект Цветов. Кари повернула к спуску с нелепо скошенными ступенями.
