Ближе к началу размещалась гравюра, копия, как смутно отложилось у Джери, знаменитого резного орнамента одной из крупнейших церквей Хранителей. С одного бока геройские рыцари и святые в огненном обрамлении прорубались с боем через горящие улицы. С другой орда юродивых и безумцев закатывала глаза, бичевала себя до неистовства под вопли адовых жрецов. А во главе нечестивого воинства стояли отвратительные демоны, изображенные то в виде мешанины конечностей – бредовые лоскутные телеса, все в клыках и шипах; то как извращенные людские фигурки с похотливыми лицами. Демонов окружали петли тонких линий, подобно детским каракулям. Подобно нитям. Он постоянно менял форму, говорил Онгент.
– Я не особо начитан, – сказал Джери. Он повернул книгу, чтобы показать Эладоре, на что смотрит. – О чем здесь трактуется?
– Здесь – о войне Черного Железа. Год, кажется, тысяча четыреста пятьдесят четвертый от основания? – Она продекламировала по памяти: «Армия благих явилась очистить порочный город, но одна лишь кровь могла смыть грехи Черных Железных богов. Святые вошли в Гвердон, препоясанные праведным пламенем, и предали мечу треть народа его. Черные Железные боги, разжирев на людских страданиях, наделили силой своих повязанных кровью жрецов, и были теми призваны из глубин веретенщики, поедатели облика, и обрушились они на войско благих, и причинили великое смятение, ибо тот, кто пал, вставал в подобии своем, но был лишь пустой скорлупой подневольной. Но не лишились мужества святые и пришли в место, нареченное Сострадание, и обрушили там храмы Черного Железа».
Она перевернула пару страниц и показала набросок статуи. Человекоподобная форма, выкованная из темного металла, хотя и обладала чертами прекрасной женщины, но Джери невольно почувствовал омерзение.
– Культ Черных Железных богов правил Гвердоном, пока его не свергли Хранители. Городу очень плохо пришлось во время войны – пожар и осада громили целые районы. Однако тогда была заложена основа современного города. Выгоревшие концы расчистили, двенадцать храмов снесли, а на их месте построили семь церквей Хранителей и крупнейшие общественные сооружения. Говоря научно, пост-Пепельное Восстановление – по-настоящему увлекательный период истории. Гвердон омолодился под властью Хранителей, хотя Де Рейс с этим спорит, называя теократов помехой развитию города. Профессор Онгент с ним согласен, но большинство людей уповают на «Историю Гвердона» авторства Пилгрина, как на – ха-ха – святое писание.
Он отнял у нее книгу, пока она не принялась за архитектурные стили.
– Мне надо идти. Спасибо за помощь.
– Что насчет профессора? Мирен говорил, что вы способны уладить со стражей любые вопросы и его отпустят.
– Туда я и направляюсь. На встречу с человеком, у которого есть выход на магистратов.
– Я должна пойти с вами, – решительно заявила Эладора. – И довести до их сведения, что профессор – невинная жертва в этом деле. Дайте минутку, я оставлю Мирену записку. – Она выгребла из ящика перо с бумагой и начала писать. Даже в спешке ее почерк был великолепен.
Джери сунул газету закладкой в книгу и прошелся по комнате. Пощупал обломки черепа после профессорского опыта, другие книги на столе. Выглянул в окно. Внизу, в тени арки, бдительный взгляд. Жреческая сутана, лысая голова, сломанный нос. Хранитель. Словно ожила одна из фигурок с гравировки, правда, Джери не мог и представить этого человечка последователем огнепоясного святого, исполненного веры и стойкости. Нет, этот святоша холоден, как могила.
Джери уложил кости по окружности. Повернул книгу на столе под определенным углом. Смел листки в стопку, наклоненную к окну.
– Мисс Даттин? Кто-то наблюдает за этим кабинетом. Его могут попытаться взломать. Прошу вас хорошенько посмотреть по сторонам и запомнить наизусть все, что только сможете, в этой комнате. В результате, если у профессора побывают гости, мы о них узнаем.
Чудесный почерк Эладоры рассыпался в нервное шкрябанье.
– Не следует ли позвать дежурных привратников или стражу? – голос ее встрепенулся.
– Нет. – На двери защитные знаки, наверняка выведенные профессором. Изящные серебряные завитки соединяли их с замком. Джери увлажнил языком палец, коснулся рун и почуял шипение. Знаки до сих пор живы.
– А моя записка? Они узнают, что я сюда заходила.
– Уже знают. Неизвестно, когда они начали слежку.
Эладора мазанула пальцами по увесистой настольной лампе.
– Можно дождаться их здесь и…
– Я завел обычай не устраивать засад на пустой желудок. И не сердить влиятельных людей без нужды. В любом случае я могу ошибаться. – На самом деле нет, но ему больше хотелось довести до ума первоначальный замысел, чем схватываться со священником.
Эладора сложила записку.
– Оставлю ее у секретарей. – Она подняла со стола связку бумаг – пришла она без этой стопки, и Джери узнал на листе неразборчивую руку Онгента, – заперла за собой дверь и положила ключ в карман, затем скинула письмо сонному лекторскому ассистенту, который, вымученно уставившись на послание, пообещал передать его Мирену. Они пошли на выход, через боковые проходы и задние двери, и в утренней толпе горожан направились к рельсовой станции. Джери наблюдал, вычисляя, тянется ли за ними хвост, но, похоже, священник работал один.
– До какой остановки? – спросила Эладора.
– Площадь Мужества.
Осязаемая стена недовольства крепче любых волшебных оберегов окружала Эффро Келкина. Сегодня никаких просителей; никто не осмеливался приблизиться к его столику в неброском уголке кофейни. Его теперешний помощник робко топтался перед дверью, как застигнутый грозой в голом поле, страшась притянуть к себе молнию. Келкин принимал секретарей и помощников за дрова для растопки.
Джери хмыкнул и шуганул парня:
– Ему необходимо со мной повидаться.
Малый с облегчением сбежал в главный зал людной кофейни. Келкин поднял голову, но естественный взрев ругательств замер на губах, когда он увидел Джери и Эладору.
– С добрым утром, шеф, – сказал Джери.
– Нижние божища. – Невероятно, но внимание Келкина было приковано к Эладоре. Он задумчиво нахмурился и щелкнул пальцами. – Ты дочка Сильвы Тай. Как там она тебя назвала? Чего-то растительное. Эльсинор, Эламира, Эла…
– Эладора Даттин, сэр. – Эладора смущенно сделала реверанс. – Но вы правы, моя мать была Сильвой Тай до замужества. – Ее голос упал во время последней фразы, словно не желал на людях признаваться в родстве со злосчастными Таями.
К несчастью, в кофейне шумно, а Келкин наполовину глух – если, конечно, не притворялся.
– Говори громче. Да, да – Даттин. Она выскочила за какого-то ханжу из деревни и уехала разводить кур. Отрадно тебя встретить.
Еще бы, подумал Джери. Таи обеспечивали Келкину основную поддержку в прежние времена, когда он проводил реформы и переустраивал город. Ломал удушливую хватку церкви на каждой шее. Келкин, должно быть, знал Эладору – и Кариллон Тай, коль на то пошло, – с малых лет. Теперь, перед лицом очевидного, Джери пнул себя за то, что так долго хлопал глазами – Эладора и Кариллон были похожи друг на дружку достаточно, чтобы заметить родство.
