В этой части города упырьи коридоры осваивали жители поверхности. Некоторые превратили в погреба и подвалы, разгораживали деревянными дверьми. В прочих люди ютились непосредственно – Эладора не встретила никого, но попадались хлипкие одеяла, зола с очагов, надписи. По ее догадкам, это в основном приезжие, они селились здесь как насовсем; местные не станут тревожить упырье царство, даже эту необъятную его провинцию.
Ее тошнит от упыриных туннелей. Она вздрагивала каждый раз, сворачивая за угол, – оттуда из темноты должен был выйти спотыкающийся Джери и протянуть ей кровавую кашу вместо руки, словно она взялась бы ее исцелять. Или веретенщик проступает из тени, сгущаясь, как жир на остывающей сковородке.
Алина то ли бубнила сама себе, то ли общалась с богами. Эладора не смела ее прерывать – и даже попросить ее минутку постоять и передохнуть.
Теперь, поразмыслив об этом долго-долго, Эладора засомневалась, правильное ли решение она приняла. Куда она идет с этой святой убийцей? Признание Алины в том, что она вырезала семью Таев, убила Джермаса, всех его детей и внуков в особняке, ныне отданном Келкину, – чересчур большой факт, чтобы поместиться в сознании Эладоры. Она пыталась увязать память о дядях, о дедушке с обвинением Алины: они прислуживали Черным Железным богам. Но два этих понятия одновременно не укладывались в голове. Невообразимо считать семейное горе хотя бы в дальнем приближении справедливым.
Новость об этом убийстве была первым воспоминанием из детства; помнилось, как отец заколачивает двери дома, как мать с пепельным лицом молится на коленях посреди кухни, но не плачет. И Кариллон, в ее три или четыре годика – бегает и играет. Эладору приводил в негодование смех сестры, неуместный в час такой страшной беды. Эладора, конечно, сама толком не разумела, что там случилось, – неделями верила, будто поубивали всех людей в Гвердоне, а может, вообще во всем мире, и за оградой усадьбы больше не встретишь совсем никого.
Прошли годы, ее страхи приняли вид грабителей и наемных душегубов. С кинжалами наперевес они залезали в окно и забивали ее до смерти. Нынешние же страхи приняли новую форму, форму бесформенного. Веретенщика, состоящего из тьмы и острых зубов.
Впрочем, кто ей мешает уехать домой? Назад к матери. Сбежать к родному теплу старого поместья.
На сей раз она верно представляла опасность, понимала, что ей грозит. Черные Железные боги и орда веретенщиков, их войско. Уличные бои между церковью и жестокими сальниками, и еще боги знают кем в придачу. И за всем этим и надо всем простирала крылья Божья война. Возможно – а профессор Онгент сказал бы «неизбежно», – какое-нибудь агрессивное заморское божество достанет до города, и реальность истает под чудовищным, пристальным взглядом с небес. Но что хорошего в понимании беды, если нельзя ничего поделать, ничем помочь?
– Так, лады, – сказала Алина. Они добрались до развилки туннелей. Воздух из прохода по левую руку значительно гаже, и уклон уходил вниз заметно круче. – В отсутствие божественного откровения ничего лучше я не придумала, кроме как спуститься обратно, в край говна и падали, и поймать нового упыриного старца. Не знаю, станет ли этот зверинец меня слушать, особенно когда одного убили, стоило ему подняться. Короче, мне надо вернуться.
На лице Эладоры, очевидно, проступил ужас, потому как Алина расхохоталась.
– Нет, тебя я с собой не беру. Вопрос: куда тебя девать? – Алина задумчиво потарабанила по рукояти меча и, похоже, пришла к решению. – Ладно, сюда.
Направо, вверх и вверх – длинный, изматывающий подъем по крутым ступеням, вившимся сквозь скальную толщу. Эладора давным-давно потеряла ориентир, в каком месте города они могут быть, но взбирались они так долго, что наверняка проникли внутрь одного из великих гвердонских холмов, Замкового холма или Священного. Лестницу перегородила другая укрепленная дверь, запертая и под защитой оберегов. К ней у Алины нашелся ключ. Взвизгнули ржавые петли.
– Куда мы идем? – сумела спросить Эладора. Во рту у нее суше, чем в пыльных туннелях.
Алина вывела ее в один подвал, а оттуда они поднялись, невероятно – в лавку одежды. За большими стеклянными окнами, как и другими, разбитыми и заколоченными, по-прежнему стояла ночь. Они пробродили в туннелях весь день. На столах ворохом лежали ткани, в ряд стояли швейные машины, нарядные лавочные манекены в этот час глядели зловеще. Они напомнили Эладоре книжку, которую она читала в детстве, пока не отобрала мать, так как такие истории не способствовали духовному подъему сафидиста. В одном рассказе мелкие гоблины забирались ночами в мастерскую сапожника и тачали для него башмаки. Она вдруг забоялась потревожить гоблинов-портных, представила, как они тычут в нее острые иглы и ножницы. Душат швейными нитками.
Алина зашла в одну дверь и почти немедленно вышла.
– Здесь его нет. Должно быть, пошел к Синтеру. – Она окинула взглядом лавку. – Хочешь новую одежду? Хватай, что нужно, только свалить бы нам побыстрее. – Она встала к витрине, незаметно наблюдая за пустой улицей.
– Платить не будем?
– Я знаю владельца, – сказала Алина. – Боги нижние, владелец – не просто мой знакомый. Он – один из невидимых винтиков церкви. Работает на Синтера – того, кого мы идем повидать. Лавка – всего лишь вывеска, а по сути это церковная, выходит, собственность. Освященная земля.
Эладора в панике заозиралась, не в силах выбрать. Кожанка и уличные шмотки, взятые у Джери, лучше подходят для беготни по туннелям и закоулкам, чем здешние наряды. Она прошла мимо кружев – серьезной ученой не интересна показушная мишура – и схватила новую академическую мантию. Алина запихнула накидку в сумку и передала ей.
– Пошли.
Вышли на улицу. Куда-то над Долом Блестки, высоко на отроге Священного холма. До Университетского квартала отсюда не больше трех-четырех улиц, подумала Эладора, несколько сотен шагов до улицы Желаний – но ни старых построек, ни магазинов ей не узнать. Далеко в направлении залива слышится шум. Над кварталом Алхимиков в небе собирается зарево.
– Синтер – жрец из Хранителей. Конечно, богослужения перед паствой он не проводит, если некому наложить епитимью в виде перелома ноги. Он заведует сетью шпионов, грязными делишками, розысками. Мною тоже пытался заведовать, когда со святыми у них стало туго. Но он за нас, добро? – Алина словно пыталась уговорить саму себя.
Торопясь, Алина пересекла пару малолюдных проулков и вышла к очередной двери. Высокий мужчина впустил их, подозрительно присматриваясь к Эладоре. Он напомнил Болинда – та же дородность, та же внушительная сила. Но Болинд оказался веретенщиком в чужом обличье, поэтому сходство не располагало к спокойствию.
Наверху, в комнате побольше, сидели другие, двое мужчин и две женщины. Окна забраны ставнями, в воздухе сизо от дыма. На столе рядом с одной из дам – пистолет.
– Хрена себе! – воскликнул один из мужчин. – Это же она. – Он смотрел не на Алину, а на Эладору, и казался напуган.
– Нет, не она, – отрезал другой. – Это помощница Онгента, Даттин. – Этого Эладора опознала – лысый, сломанный нос, блестящие глазки, – это он следил за профессорским кабинетом, соглядатай Хранителей. Он махнул им перевязанной кистью. – Заходи, Алина. Мы тут гибель богов обсуждаем.
