Шпат покачал головой.
– Нет, больше я не бегу и не прячусь. Мы остаемся здесь и собираем поддержку до сточного суда. Люди должны видеть, что я решил отстаивать свое место. – Он поболтал кофе в чашке. – И пусть увидят, что я стою на ногах. Перейдем на Мясницкий ряд, когда подготовимся.
Снаружи крики. Шлепают бегущие подошвы.
Упырь. Не Крыс – в белом платье и под вуалью. Барсетка.
– Здесь Хейнрейл, – сказала она. – Он хочет поговорить.
Не только Хейнрейл, подумал Шпат. Мастер взял с собой свиту. Какие-то лица знакомы – старые воры, прочно спаянные с Братством. Таких людей Таммур и надеялся поколебать. Иных Шпат не знал, но догадывался – они тоже из Братства, из дальних районов. По левую руку Хейнрейла – чародейка Мири. По правую – здоровяк, темнокожий, с двумя серповидными ножами на поясе. Замена Холерному Рыцарю.
Шпат осознал, что его сторона невольно выстроилась зеркальным отражением подручных Хейнрейла – Кари лицом к лицу с Мири, он – с телохранителем, а Таммур напротив Хейнрейла, словно это схватка Таммура, а не Шпата. Требовалось сломать узор, поэтому он выдвинулся вперед и пересек помещение. Телохранитель напрягся, вынимая ножи, но Хейнрейл взмахом его успокоил, и верзила-боец отступил.
– Шпат, – сказал Хейнрейл, – ты отлично двигаешься.
– Как новенький. – Шпат нависал над Хейнрейлом. Неизвестно, уменьшило ли хоть как-то волшебное лекарство его дарованную хворью силу, но сил размазать мастера по плитке ему определенно хватит.
– Благодарение богам. – Хейнрейл взглядом просеивал толпу напротив. Его глаза сверкнули на Кари, но не замедлили хода, подмечая противостоящие ему лица.
– Мы уладим ваш спор на сточном судилище, мастер, – громко высказался Таммур, обращаясь ко всей комнате.
– Я сюда пришел не споры улаживать. Просто хочу перемолвиться негромким словечком кое с кем из вас.
Голос у Хейнрейла тихий, спокойный, но отчего-то заполнял все углы комнаты. Он дотянулся и потрепал Шпата по плечу.
– Нам, Шпат, стоило с этим покончить задолго до нынешнего дня. В Братстве всегда бы нашлось тебе место. Может, даже место отца. Мы разобрались бы с этим без шума.
– Ты отравил меня, когда меня взяли, – сказал Шпат. Он старался говорить столь же спокойно, но горло превращало слова в скрежет камня.
– Это неправда! Кто сказал тебе, что я отдал такой приказ?
– Ты подставил нас в Палате Закона! Крыса, Кари и меня. Ты послал нас приманкой, рассчитывая, что нас поймают.
– С Башней случилась непонятка, отвечаю тебе. Предполагалось только взломать клятое хранилище, а не сносить здание начисто. Вас подвела вторая команда, но за свой косяк они заплатили жизнью. И, насколько я слышал, вы могли выбраться – Крыс убежал, ты сам вернулся за Кариллон, а она задержалась, вытаскивая из огня охранника. – Хейнрейл крутнулся и обратился к Кари. Каким-то образом разговор съехал со словечка между ними двумя на театральную постановку, представление перед собравшимися гвердонскими ворами. – Ваше милосердие восхитительно, мисс Тай, только не очень мудро.
– Ты не сказал нам про вторую команду, – прорычал Шпат.
– Нет, не сказал. А сказал только то, что вам надлежало знать. Я же, едрить вашу, гильдмастер. И я бы не дал тебе сесть, предстань ты перед магистратом. Я тебя не травил и не велел никому заставлять тебя молчать. Я видел, как стойко держался Идж – и верю в его сына.
На это с обоих концов комнаты раздались одобрительные возгласы. Шпат почувствовал, как ступает по зыбучим пескам.
– Ты стакнулся с алхимиками! – вскричал он, и комната притихла. – Ты взорвал ради них Башню Закона. А может, и Колокольную Скалу заодно – ты подложил ядовитый газ на тот корабль, «Аммонит», а твоя морская ведьма поколдовала в заливе и посадила его на мель. Сколько погибло, когда до нас докатилось ядовитое облако? А сколько наших сестер и братьев отправили в сальные чаны?
Лицо Хейнрейла перекосилось от бешенства. Все его дружелюбие осыпалось, и он выплюнул ответ:
– Удивительно, как ты их не сосчитал, ведь тебе оттуда так хорошо все видно – сверху, стоя на отцовском трупе. Да, я работаю с алхимиками. На случай, вдруг ты не заметил, с теми, у кого есть деньги! Я кладу бабки в карманы каждого из вас, разве нет?! Слежу, чтобы Братство действовало, как бы город ни пытался нас сломить раз за разом! Семьдесят четыре вора, вот сколько отправилось в сальные чаны. Их было бы сто пятьдесят, коли бы не твоя, мудак, геройская выходка, и на ста пятидесяти все бы и кончилось. А теперь они идут за нами, чертов придурок, ведь ты же напал на них прямо в ихней паршивой крепости!
– Ты признаешься, что нас продал, – крикнул Таммур.
– Я платил за нашу безопасность! Сто пятьдесят – вот выкуп, который мне пришлось заплатить за всех остальных.
– Вот, значит, как, – проговорил Шпат. – Торгуем людьми. Торгуем нами. Говоришь, ты кладешь деньги в наши карманы – это про пару грошей в награду за все страдания? Мой отец хотел, чтобы Братство обеспечивало простой народ. Он видел, как Гвердон подпадает под власть более крупных сил: ремесленных гильдий и церквей, и он…
– Всегда так и было, – перебил Хейнрейл. – А ты – дурак, коль считаешь, что может быть по-другому.
– И он хотел сделать Братство не таким, как они. Лучше. Если город нельзя реформировать, то тогда воровство – единственный путь дать людям то, что они заслужили, выделить честную долю городского богатства. Сколькие тут считают, что им досталась честная доля? Сколькие тут думают, что Братство работает ради них? – Комната разразилась криками: возгласами поддержки, ревом одобрения – и глумливыми насмешками.
– Давайте решим вопрос здесь! – Таммур замахал, призывая к тишине. – Я объявляю голосование: кто должен быть предводителем? Высказывайтесь! Вам слово! – Он играет в творца королей – или же надеется на ничью, и тогда ради компромисса коронуют его самого?
– Ладно. – Кто-то подсунул Хейнрейлу ящик, чтоб его было видать всей толпе. Он на голову ниже большинства, тогда как Шпат унаследовал отцовскую долговязость. Сзади кое-кто проорал приветствия, пока Хейнрейл влезал на ящик, но куда чаще выкликали имя Шпата. Даже Мири и прочие, кто пришел с мастером, выглядели подавленно.
– Вы меня знаете. Вы знаете, на что я пошел ради вас. Если, по-вашему, я повел вас верной дорогой в эти тяжелые времена, тогда голосуйте за меня. Если считаете, что я поступил с вами неправильно или что детские сказки о городе веселых разбойников, раздающих бедным, принесут вам больше пользы, голосуйте за Шпата. – Хейнрейл умолк, будто уже собираясь сойти вниз, а потом добавил: – Иджа я знал. Я был там, когда его вешали. И слава богам, что так вышло, ибо, останься мастером он, мы все кончили бы петлей или чаном. Да, он был великий человек, великий мыслитель. Но он был дурак, и если вы пойдете за его сыном, значит, тоже будете дураками.
Редкие выкрики поддержки, быстро поглощенные многоголосицей сторонников Шпата. Он выступил вперед, внезапно разволновавшись. Язык стал как каменный. Он оглядел собрание. Воры – каких знал всю жизнь, воры, с которыми вырос. Незнакомые, новички, прибывшие в город ни с чем, пришедшие в гильдию, чтобы выжить. Те, кто был беден всегда, и те, кто съехал в Мойку по наклонной, опустился вниз, когда колесо удачи повернулось, вознося кверху алхимиков.
